ть, она писала записку
(собственно, из записки я и узнал о начале нового периода в
нашей жизни), которую потом - после прочтения - тщательно
сжигала на крохотном язычке пламени в большой и круглой
стеклянной пепельнице, что стояла у нас на кухонном столе.
Я не очень переживал, ведь две недели - не два года (но так мне
казалось лишь тогда), это было даже забавно, будто я
присутствовал при чрезвычайно увлекательной, немного
инфернальной феерии, где быть зрителем намного приятнее, чем
участником. Но когда подошел срок двум новым неделям (две через
две, ритм оставшегося в прошлом года), она решила и меня вовлечь
в эту кутерьму, на что я категорически отказался, чем вначале
изумил ее, а потом как бы заставил взять на себя искупление еще
и моих "грехов".
Может, она стала сходить с ума? Не думаю, ведь любой из нас
наполняет свою жизнь самыми разнообразными играми, чтобы как-то
заполнить промежуток между двумя датами, первой и последней.
Сюзанна выбрала те, что больше других подходили ей по абсолютно
непостижимым для меня причинам, но это ведь не сумасшествие,
хотя надо признать, что подобные игры создавали немало
ежедневных проблем, но пока это было внове, с ними еще можно
было мириться, ибо сие придавало всей интриге элемент
увлекательного безумия. Однако за полгода они мне надоели до
чертиков, и тогда я впервые заговорил с Сюзанной о разводе, но
сделал это настолько мирно, что она лишь посмеялась над моими
словами (это было как раз в период "говоренья") и предложила
разъехаться на время, ибо совсем со мной она не расстанется, так
как это - да, вы правы, это не что иное, как ее крест.
И тут я должен сказать, что тот разговор тоже был вполне
определенным знаком, вот только прочитать его у меня не хватило
ни сил, ни умения, и суть его дошла до меня не скоро. Что же
касается предложения разъехаться, то я был не против, ибо пусть
моя жена и не была сумасшедшей, чувство душевной и физической
опустошенности, преследовавшее меня на протяжении пос |