дилась. Нате!
Возьмите свои грязные шиллинги и медяки тоже!
Она отсчитала деньги из туго набитого кошелька, пальцы ее тряслись,
глаза так и кололи Эндрью. Наконец, бросив на него последний злобный
взгляд, она выскочила из гостиной, хлопнув дверью.
Пылая гневом, Эндрью вышел из дима. Колкости Блодуэн тем сильнее задели
его за живое, что он сознавал их
несправедливость. Как она не понимала, что здесь дело шло не о
пустячной суш.е, а о принципе справедливости?
Впрочем, независимо от требований высшей морали, у него это было
врожденной чертой характера, отличающей северян,- решимость никогда никому
в жизни не позволять себя дурачить и надувать.
Только когда он уже дошел до почты, купил конверт и отослал полученные
двадцать фушив по адресу "Гленовского фонда" (серебро он оставил себе на
карманные расходы), он немного успокоился. Слоя на крыльце почтовой
конторы, он увидел подходившего доктора Бремвела, и лицо его еще больше
прояснилось. Бремвел шел медленно, его большие ступни величественно
попирали мостовую, жалкая потрепанная черная фигура держалась прямо,
нестриженые серые волосы падали на засаленный воротник, а глаза были
устремлены в книгу, которую он держал в вытянутой вперед руке. Когда он
дошел до Эндрью, которого заметил еще издали, с середины улицы, он
театрально вздрогнул, изображая удивление.
- А, Мэнсон, милейший! Я так зачитался, что чугь не прошел, не заметив
вас.
Эндрью усмехнулся. Он был в хороших отношениях с доктором Бремвелом,
который, не в пример Николсу, второму "штатному" врачу, очень сердечно
отнесся к нему с первой же встреч". Практика у Бремвела была небольшая, и
он не мог позволить себе роскошь держать помощника, но у него были
величественные манеры и некоторые замашки знаменитости.
Он закрыл книгу, старательно отметив в ней грязным ногтем указательного
пальца место, где остановился, затем картинно заложил свободную руку за
борт потрепанного пальто. Он имел такой оперный вид, |