шу.
Она взяла вещи и унесла их за печь.
- Ну вот, Токарь посмотрел на запястье, третий час ночи. Ну, до
утра.
Он распрощался и вышел. Исчезла старуха. Аркадий Лукьянович остался
один у горящей свечи. Впрочем, не один. Больная часть тела, больной
орган, внутренний ли, внешний ли, обретают некую независимость от хо-
зяина, становятся предметом внешнего мира, особенно в тишине. Больной
орган живет своей самостоятельной жизнью, вступает в спор, вступает в
диалог со своим бывшим обладателем, иногда приобретая над ним большую
власть, а иногда договариваясь, примиряясь, напоминая о своей самосто-
ятельности незначительным покалыванием или жжением. Так и левая нога
Аркадия Лукьяновича, оставшись с ним при свече наедине, вначале наки-
нулась, терзая, терроризируя, довела до испарины, но постепенно угомо-
нилась
примирительно, терпимо и договорилась особенно не тревожить, если
Аркадий Лукьянович будет соблюдать условия договора -держать ее в од-
ном положении, вытянув. Лавка стояла у печи, он привалился спиной к
теплому оштукатуренному боку. Стало удобно. Аркадий Лукьянович уже ду-
мал вздремнуть, как вдруг обнаружил себя еще один собеседник из-за за-
навески.
- Ты кто? -спросил хоть и стариковский, но достаточно ясный голос.
- Приезжий, ответил Аркадий Лукьянович.
- А чем занимаешься?
- Математикой.
- Значит, книжки читаешь?
- Читаю.
- Понятно, сказал дед, помню, совсем мальцом работал я у помещи-
ка-земца, который себя вроде за революционера выдавал. Книжки читал. А
земчиха тоже. Всё под зонтиком погуливает, а ручки белые и с книжеч-
кой. Подойдет и так посмотрит ласково. А ты в пылище, загорелый весь,
руки растрескались, поясницу разогнуть нельзя. "Ах, погибель на те-
бе", думаешь. Так вот - земчиха эта грамоте кое-кого учить пыталась,
книжечки давала. За свободу вроде, за крестьянство. А как полиция
обыск сделала, то пошел слух, что в действительности земчиха очень
|