Книга "Все течет", Гроссман Василий

Краткое описание/вступление:

ь  благо,  равное  жизни, и что ограничение свободы калечит людей подобно
ударам  топора,  обрубающим  пальцы,  уши, а уничтожение свободы равносильно
убийству.  После  этой  речи  его исключили из университета и выслали на три
года в Семипалатинскую область.
   С  тех  пор  прошло  около 30 лет, и за эти десятилетия Иван, пожалуй, не
больше  года  был  на свободе. В последний раз Николай Андреевич видел его в
1936  году,  незадолго до нового ареста, после которого он уже без перерывов
провел 19 лет в лагерях.
   Долго помнили его товарищи детства и студенческих лет, говорили: "Быть бы
Ивану теперь академиком", "Да, был он все же особый человек, но, конечно, не
повезло ему". А некоторые говорили: "Все же он сумасшедший".
   Аня  Замковская,  любовь  Ивана, помнила о нем, пожалуй дольше других.
   Но  время  сделало свое дело, и Аня, теперь уж болезненная, седеющая Анна
Владимировна, не спрашивала при встречах об Иване.
   Из  сознания  людей, из их горячих и холодных сердец он ушел, существовал
скрытно, все трудней появлялся в памяти знавших его.
   А  время  работало не торопясь, добросовестно, - человек сперва выписался
из  жизни,  перекочевал в память к людям, потом и в памяти потерял прописку,
ушел  в  подсознание  и  теперь  возникал  редко, как ванька-встанька, пугал
неожиданностью своего внезапного, секундного появления.
   А  время  все  работало  да  работало  свою  на редкость простую земляную
работу,  и  Иван  уж  занес  ногу,  чтобы  перебраться  из  темного погребка
подсознания  своих  друзей  на  постоянное  жительство  в  небытие, в вечное
забвение.
   Но  пришло  повое,  послесталинское  время, и судьба судила Ивану шагнуть
вновь  в ту самую жизнь, которая уж утратила и мысль о нем, и зрительный его
образ.

4

   Он пришел лишь к вечеру.
   В  этой  встрече  смешались  и  досада  о перестоявшемся богатом обеде, и
тревога,  и  восклицания  о  седой  голове,  морщинах,  о  прожитой жизни. И
увлажнились  глаза  Николая А