е или
наводнение, потоп или закупорка.
Наконец-то.
Домой я приехал поздно, где-то около одиннадцати.
- Где ты был? - мать стояла в дверном проеме. На кухне, как всегда,
было включено радио. Кажется, что-то кипятилось в баке. Пахло хлоркой и
сваренной в мундире картошкой.
- В школе, потом на электричку опоздал.
- Где ты был, я тебя спрашиваю, скотина!
- ... на электричку опоздал.
- Не ври мне, - голос матери начинал дрожать, она могла совершенно
внезапно сейчас же сорваться на крик, на истерику, оставив голову за об-
лаками пара, высоко-высоко, раскрывая рот, дрожа и холодея, обливаясь
потом и дымясь одновременно. А потом могла врезать мне по лицу мокрой от
стирки ладонью. - Ты весь уже изоврался, гад!
- Правда, я говорю правду.
Потом она повернулась, видимо, не желая больше со мной ни о чем раз-
говаривать, тратить попусту время, находя абсолютно бесполезным выслуши-
вать мои, как ей казалось, идиотические ответы, наблюдать мою растерян-
ность, глупую, невыносимо глупую растерянность, и пошла по коридору на
кухню. Миновала шкафы, полки, сваленные в кучу лыжи, сохнущее на прово-
локе белье и погрузилась в желтый пар.
По радио передавали прогноз погоды - сумрачно, мглисто, а местами и
мокрый снег с дождем. Мать выключила трансляцию и с грохотом захлопнула
за собой дверь. В коридоре стало темно.
Я подумал о том, что сейчас, наверное, матери будет неинтересно выс-
лушивать мой рассказ о том, что электричка задавила мужика, зарезала
его, о том, как его, вернее сказать, то, что осталось от него, вытаски-
вали из-под колес, и все это происходило на моих глазах, о том, как выз-
вали милицию и < скорую помощь> , и она приехала.
< Мама, я стал невольным свидетелем и соучастником этой нелепой смер-
ти> .
- Иди ешь!
- Я не хочу.
- Иди мой руки и немедленно жрать!
- Я не хочу.
- Тогда иди спать.
Моя бабушка, мать отца, чью фамилию я и носил - Нартов, всегда гово-
р |