и у нас с ним,- это касается моей персоны,- началось от
стежки на левадах неизвестной тебе, Лида, Терновщины, где-то там встречали
мы свою детскую зарю, а теперь вот наматываем мили на этом хайвее...
Спрашиваю, что это значит дословно - ханвей?
- Хан - высокая, вуау - дорога,- уверенно подает голосок Лида.- "Косоку
доро" будет по-японски.
- Дороги такого типа сначала ставили на эстакадах,- объясняет
Заболотный,- отсюда, очевидно, и Ь1@Ьу"-ау...
Трасса, которую ничто не пересекает. Открытая для скоростей... Бетон и
ветер! И ты! Гони, сколько хватит духу!
Искромсанный воздух свистит мимо нас. Стрелка спидометра дрожит на
освещенной шкале, ползет куда-то вверх, на те самые сто с лишком миль.
Заболотный изредка поглядывает на стрелку весело, озорно, должно быть,
вспомнив настоятельные предостережения жены: "Ты же там, Кирюша, не гони!
Нс гони, умоляю!"
И, точно она его слышит где-то там, докладывает без улыбки:
- Идем в норме, не тревожьтесь, Соня-сан...
Я напоминаю ему о нашем японском приключении (в последний раз мы с
Заболотньш встречались там), как едва нс укоротил нам жизни тот чертов
фургон, который на полном ходу врезался в нашу машину, когда мы
остановились на перекрестке перед светофором. В ту ночь мы возвращались из
Хиросимы, в пути все складывалось нормально, а уже в предместье Токио...
Удар был такой силы, что мы ослепли, мы даже не успели сообразить: откуда,
что это? Из живой дороги сразу в тьму небытия, лишь в последнем проблеске
сознания сверкнуло: "Уже нас нет? Вот так это наступает..." Нечто
подобное, видимо, случилось и с той художницей, которой во время атомного
взрыва над Хиросимой показалось, что взорвалось солнце, произошла
космическая катастрофа,- несчастная женщина потом и умерла с мыслью, что
солнце действительно взорвалось и больше его не будет.
Очнувшись, мы перемолвились:
- Ты живой?
- А ты?
- Да вроде...
Полисмены, прибежав к месту происшествия, вцепились в тот высокий
|