и что этот лифт основательно застрял между этажами.
- Да, конечно, - холодно сказала она и подчеркнуто повернулась к нему
спиной, чувствуя себя вконец униженной, ведь она отдавала себе отчет в том,
что всего мгновение назад ей очень сильно хотелось, чтобы он ее поцеловал.
Неужели и он догадался об ее желании?
Что это - еще одно проявление предсвадебной лихорадки? Неужели это
нормально - хотеть, чтобы совершенно незнакомый мужчина схватил тебя в
объятия и зацеловал почти до смерти? Крепко сжав губы, Роми уставилась на
пустую стену - она испытывала отвращение к себе.
Доминик смотрел на ее напряженные плечи и едва ли не физически ощущал,
как тесное пространство лифта заряжается магнетизмом взаимного сексуального
влечения.
Он попытался дать разумное объяснение тому, что с ним происходит. За
прошедший год у него почти не было времени думать об удовольствиях, так что
это неодолимое желание схватить ее и прижать к себе могло быть просто
реакцией его тела на такое добровольное воздержание.
Он трудился на износ много месяцев подряд, взявшись в одной гонконгской
юридической фирме за работу, для которой был слишком молод и не обладал
достаточной квалификацией, но в которой добился абсолютного успеха, что
удивило всех - кроме него самого.
Ибо Доминик был полон решимости преуспеть и стать первым из своей семьи,
не знающим страха перед судебными исполнителями.
Он вырос в бедности - в самой настоящей бедности, - живя с матерью,
которая была настолько гордой и суровой, что позволяла своему единственному
ребенку голодать. И Доминик навсегда запомнил, что такое голод. Память об
этой великой ноющей пустоте у него под ложечкой гнала его вперед и вперед.
Он поклялся, что остановится лишь тогда, когда заработает достаточно, чтобы
ему никогда больше не пришлось испытать голод.
Вся беда в том, что своей цели он достиг уже давно, но намеренно как бы
не замечал этого.
|