енно офис адвокатской
компании "Скорсони и Пауерс" располагался на втором этаже.
Толкнув массивную резную дверь из дуба, я очутилась в небольшой приемной,
на полу
которой покоился пышный палас, мягкостью и цветом напоминавший лесной мох. Белые
стены были увешаны акварелями пастельных тонов, выполненными в абстрактной
манере.
Повсюду красовались комнатные растения, а у стены с узкими окнами, сдвинутые под
прямым углом, стояли два пухлых диванчика, обитых темно-зеленым вельветом в
широкую полоску.
Секретарша выглядела лет на семьдесят, и вначале я даже подумала, что ее
прислало
какое-нибудь агентство по трудоустройству долгожителей. Это была худая и весьма
шустрая дама с завитыми по моде двадцатых годов волосиками и в стильных очках с
игривой бабочкой, выложенной фальшивыми бриллиантами в нижнем уголке одной из
линз. На ней была шерстяная юбка и бледно-лиловый свитер, который она, похоже,
сама и
связала, судя по невероятному разнообразию использованных приемов - всевозможных
"колосков", букле, витых рубчиков и даже аппликаций. Мы с ней мгновенно
подружились,
как только она поняла, что я разбираюсь в вязании и по достоинству оценила ее
творение,
- всему этому я когда-то нахваталась у вырастившей меня тети, и вскоре мы уже
перешли
на ты. Ее звали Руфь - поистине библейский персонаж.
Она была не прочь немного поболтать и своими бойкими манерами живо
напомнила
мне старину Генри Питца. Раз уж Чарли Скорсони заставлял себя ждать, то я имела
полное право отомстить ему и решила выудить побольше информации из его
секретарши,
стараясь быть при этом предельно обходительной. Руфь поведала, что служит у
Скорсони
и Пауерса уже семь лет, с момента основания фирмы. Бывший муж покинул ее, найдя
себе
более юную подругу (пятидесяти пяти лет), и Руфь, впервые за долгие годы
оказавшись в
одиночестве, совсем отчаялась в поисках хоть какой-нибудь работы, ведь ей было
уже
шестьдесят два, однако, по ее словам, она обладала "железны |