к будто бы я всадил в него шприц.
- Что значит "от кого"? - голосил он. - От ин-телли-генции, вот от кого!
Только она
его и поддерживала, а он к ней повернулся спиной.
Но что говорить о моем отце! Его дело - подхватывать чьи-то вскрики и
подпевать
чужим погудкам. Однако и Випер и Богушевич выглядели весьма озабоченными.
- Теперь невозможно будет дышать, - твердили они попеременно. - Не появится
ни
одной свежей строчки.
Я им сказал, что они мудилы. Нашли себе нового Марка Аврелия!
- Никто его не идеализирует, - сказал назидательно Богушевич, - но он
символизировал оттепель.
Я восхитился:
- Дивная оттепель! Что там произошло в Будапеште? А все эти слухи про
Новочеркасск?
Сами рассказывали между прочим.
Оба смутились, но ненадолго. Чем лучше бьешь по чужим аргументам, тем их
успешнее
укрепляешь.
- Теперь неизбежен поворот, - озабоченно проговорил Випер. - Вылезут
скрытые
сталинисты.
Я сказал:
- Не больно они скрывались.
Я не добавил, что если и вылезут, я это тоже переживу. Сам-то я лезть
никуда не намерен.
Но промолчал. Им слово скажи, после будешь не рад, что начал. Правы всегда,
правы во всем.
Такая уж роль у них в нашем спектакле. Как это сказал Грибоедов? "Сок умной
молодежи".
Про них.
Год выдался нервный и суматошный. Я все усерднее погружался в пучину
жилищного
законодательства. С участием думал о бедных согражданах - не дай Бог мушке
попасть в
паутинку. Да что там мушка - черт ногу сломит! Добро бы только с нашим жильем
связаны
были все эти ребусы. Решительно всякий закон мне казался измученным путником -
он
бредет, на каждой ноге по несколько гирь! Кругом - дополнительные инструкции,
которые не
дают ему продыху. С каждым днем становилось все очевидней, что пространство, в
котором
мне выпало жить, в своей основе парадоксально. Регламентированная держава была
по
характеру анархична. Стоило какой-то скрижали доставить ей легкое неудобство,
она тут же
|