лиц Подколзин, изумясь, разглядел опять же эту чертову двойственность - они
и улыбчивы и озабочены. По виду они единодумцы, а присмотреться - ждут
указаний.
Он уж хотел поделиться с Дьяковым своим наблюдением, но в этот миг зал
погрузился в
полумрак. Все начали энергично протискиваться между рядами, спеша занять свои
места,
осветилась сцена. Некто спросил: "Это ты, мерзавец?". Первое действие началось.
И сразу же захватило зал силой и остротой коллизии. В центре ее были Павел
и Вера,
готовившиеся к законному браку. Счастью, которое их ожидало, радовались друг
Павла Петр и
подруга Веры Надежда. Но с каждой репликой все различимей звучала колючая
терпкая нота.
Воздух стал душен. В нем ощущалось тайное чувство. Едва ли не ревность. Сперва
она
показалась болью, при этом совершенно естественной при неизбежности перемен в
установившихся отношениях. Однако, чем дальше, тем больше сгущалось нечто
зловещее и
загадочное, скрытое туманной завесой. То было не только томление духа, то было
еще
томление плоти, и эта дуаль, соответственно, требовала психоанализа и свободы -
раскрепощенность и составляла сильную сторону драматурга. В особенности кружило
головы
шампанское непечатного слова - оно возбуждало и молодило. Было понятно, что
автор достиг
высшего уровня независимости, и, причащаясь к ней, зритель испытывал
закономерную
благодарность.
Подколзин был также заинтригован, хотя и ощущал неуверенность.
- Какие странные отношения, - шепнул он, наклонясь к уху Дьякова.
- То ли будет, - заверил его Яков Дьяков.
Судя по плесканию рук, первое действие всем понравилось. В антракте
делились
впечатлениями от приобщения к сложности жизни, увиденной острым взглядом
художника.
- Передохни, - сказал Дьяков Подколзину, - а я потружусь.
- Что это значит?
- То, что ты слышишь. Я здесь на работе.
Подколзин не успел удивиться. Он снова оказался один.
Страшное дело - всегда один! И появляясь в "Московс |