тажем близости. Но ей вредили
самоуверенность и бьющая через край экспансия. Еще один потенциальный лидер. Она
наставляла, вела, учила, внушала, что надлежит мне делать, что следует знать,
чего лучше не
знать, что я без нее пропаду, погибну. Скорее всего - бесповоротно.
Буря и натиск в ней сочетались с этаким религиозным театром - я называл его
пещным
действом. Она исступленно себя бичевала: не может справиться с искушением.
Казалось, что
эти покаяния были ей жизненно необходимы - возводят соитие до радения и придают
ему
одновременно некий мистический окрас.
В конце концов, духовность Алисы, сопровождавшая неизменно ее астартические
конвульсии, стала для меня неподъемной. Есть все же разница между молитвой и
танцами
госпожи Гедройц. Либо ты кит, либо москит. Кроме того, ее учительство и
миссионерство
пугали. Грозили травмами, несовместимыми с жизнью. Естественно, что я предпочел
непритязательность Евгении.
Но, избежав одной западни, я прямиком угодил в другую. Меня ожидало
супружество с
женщиной, которая одолевала дорогу, не поспешая, не суетясь. Так она получила
меня, так она
получила все прочее. Кунктаторы всегда на коне. Действуют в усыпительном ритме и
добиваются своего. Вам покоряются - духом и плотью, терпят и холод и невнимание.
Не
обижаются ни на что, ни разу, ни при каких обстоятельствах. Вас обволакивают и
обтекают, вы
плещетесь в какой-то лохани с остывшей водицей - на ваших глазах она
превращается в
желеобразную, лишенную цвета и запаха массу. Вязко и пресно. Вы постигаете, что
этот вот
безвкусный кисель и есть ваше семейное счастье. Но воля к сопротивлению
сломлена. Вата
сильней любого металла.
Уйти в бега оказалось непросто - куда только делась ее потребность в
самоотверженном
служении? В глазах ее заплясало пламя, в голосе прорезалась сталь, большая грудь
оделась
бронею. Дорого мне далась свобода.
Все это вьюги былых времен. И я оживил их лишь потому, что нынче необходимо
понять:
|