- Мы хотели бы уехать, сударь.
- Нет.
- Осмелюсь узнать причину этого отказа?
- Потому што мне не укотно.
- Позволю себе, сударь, почтительнейше заметить, что ваш комендант
дал нам
разрешение на проезд до Дьеппа, и мне кажется, мы не сделали ничего такого, что
могло
бы вызвать столь суровые меры с вашей стороны.
- Мне не укотно... это фсе... мошете идти.
Все трое поклонились и вышли.
Конец дня прошел печально. Каприз немца был совершенно непонятен: каждому
приходили в голову самые дикие мысли. Все сидели в кухне и без конца обсуждали
положение, строя всякие неправдоподобные догадки. Быть может, их хотят оставить
в
качестве заложников? Но с какой целью? Или увезти как пленных? Или, вернее,
потребовать с них крупный выкуп? При этой мысли они пришли в ужас. Больше всего
перепугались самые богатые; они уже представляли себе, как им придется ради
спасения
жизни высыпать целые мешки золота в руки этого наглого солдафона. Они изо всех
сил
старались выдумать какую-нибудь правдоподобную ложь, скрыть свое богатство,
выдать
себя за бедных, очень бедных людей. Луазо снял с себя часовую цепочку и спрятал
ее в
карман. Надвигавшаяся темнота усилила страхи. Зажгли лампу, а так как до обеда
оставалось еще часа два, г-жа Луазо предложила сыграть в тридцать одно. Это хоть
немного развлечет всех. Предложение было принято. Даже Корнюде, погасив из
вежливости трубку, принял участие в игре.
Граф стасовал карты, сдал, и у Пышки сразу же оказалось тридцать одно
очко;
интерес к игре вскоре заглушил опасения, тревожившие все умы. Но Корнюде
заметил,
что чета Луазо стакнулась и плутует.
Когда собрались обедать, снова появился г-н Фоланви и прохрипел:
- Прусский офицер велел спросить у мадемуазель Элизабет Руссе, не изменила
ли
она еще своего решения?
Пышка замерла на месте, сразу побледнев; потом она вдруг побагровела и
захлебнулась от злости так, что не могла говорить. Н |