родин
быстро поднялся и, найдя лесенку, приставил ее к полкам, где стояли
фолианты БСЭ, нашел нужный том, полистал его и прочел: - "Стереоскоп...
оптический прибор для рассматривания снимков... с объемным их восприятием.
Снимки должны быть получены с двух точек и попарно перекрываться между
собой, что обеспечивает передачу объектов в соответствии с тем, как их
раздельно видит правый и левый глаз человека". - Мавродин с шумом
захлопнул том, давая понять, что дальнейшие объяснения уже ни к чему.
Авилов присел на подлокотник кресла, скрестил руки; вся его поза
выражала несогласие с подобными аргументами коллеги. Он уже привык к тому,
что главный инженер, с которым Вадим Сергеевич разработал и осуществил за
десятилетия не один проект реставрации памятников зодчества, был человеком
трезвым, с четким инженерным мышлением. Хотя Мавродин столько лет работал
бок о бок с людьми искусства, но редко поддавался чувству восторга, какое
вызывает великое произведение. Он мог восхищаться оригинальностью,
смелостью, необычностью инженерных решений, открытий, но главным для
Мавродина оставалась рациональная сущность, элементарная подлинность
сделанного. И тем не менее Авилову всегда было интересно беседовать с
Леонидом Христофоровнчем, ибо его рационализм обострял мысли и чувства,
побуждал к поискам, но чаще всего помогал познать реальность, истину.
- Я слышал, один наш именитый писатель, - начал Авилов, - считает:
эмоции всех людей не исчезают бесследно, даже когда они иссякают и человек
успокаивается... Все вместе эмоции людей образуют как бы огромное биополе
планеты... Как вы его объясните или опровергнете?
Мавродин поднял голову и стал слушать внимательно, хотя еще и не
понимая, к чему конкретному может привести подобный новый виток
рассуждений Вадима Сергеевича.
- И еще, - продолжал Авилов, - не помню уже кто написал. Вещь считается
фантастической, но с |