езность сменялась иногда очень едкой насмешкой, за которой скрывалась
внутренняя горечь.
Когда он взял другое письмо, Ли взглянула на его руки и отметила, что они
красивой формы - настоящие аристократические руки, с тонкими и длинными
пальцами. Когда он говорил по телефону, она снова посмотрела на его лицо и
подумала о том, теплели ли когда-нибудь эти красивые глаза или всегда
оставались такими холодными. Смягчался ли когда-нибудь этот резкий голос с
небольшим акцентом и музыкальной интонацией, делавшими его необычным, -
может быть, для женщин? Возможно, именно женщина виновна в том, что Руис
стал таким? Трудно представить, что женщина могла иметь власть над ним, и
все же этот специфический изгиб его твердо сжатых губ должен был означать
способность к глубокому сильному чувству, слишком долго подавляемому. Но все
это было далеко позади.
Странно: она обнаружила, что размышляет, сумела ли бы она принять такое
хладнокровное предложение. Вероятно, это было бы довольно жутко. Провести
три месяца, избегая друг друга, потом быстро аннулировать брак. Деловой
контракт с начала до конца, насмешка над самим смыслом брака.
"Мне жаль девушку, которая решится взяться за такую работу..." - мрачно
подумала она. И все же, быстро печатая, Ли не могла окончательно выкинуть из
головы мысли об этом, потому что, раз подумав о мужчине как о возможном
муже, она уже воспринимала этого мужчину совершенно по-иному, даже если это
была с начала и до конца лишенная всяких эмоций неромантическая ситуация.
***
На следующее утро Ли надевала перчатки в холле, готовая пойти на работу,
когда Жюли вышла из комнаты и критически ее осмотрела.
- Не знаю, почему ты всегда так неинтересно одеваешься, - заметила
наконец она. - Ты всегда выглядишь такой строгой.
- Не могу же я ходить на работу в оборочках и с меховыми оторочками, -
насмешливо возразила Ли. - Ты хочешь сказать, что я одеваюсь безвку |