ядом с кафе.
Я скатилась вниз по лестнице, истошно крича:
"Помогите!" В подземных сумерках я увидела, что отец крепко держит мать -
не то за плечи, не то за шею. А в другой руке у него огромный секач для
обрубания веток - отец вырвал его из колоды, в которую тот был всажен. Еще
помню только крики и рыдания. Затем мы все трое - уже на кухне. Отец сидит
возле окна, мать стоит у плиты, а я примостилась на нижней ступеньке
лестницы. Я плачу и никак не могу остановиться. Отец еще не пришел в себя,
руки у него дрожат и голос по-прежнему чужой. И он все повторяет: "Ну, что
ты плачешь, я же тебе ничего не сделал". Помню, как я отвечаю ему: "Я из-за
тебя свихнусь на всю жизнь". А мать говорит: "Ну, все, все." Позже мы втроем
едем прогуляться за город на велосипедах. Когда мы возвращаемся вечером
домой, родители, как обычно по воскресеньям, снова открывают кафе. И никто
из нас больше никогда не заговаривал об этом случае.
Это произошло 15 июня 52-го года. Первая дата, которую я в детстве четко
запомнила. До этого дни и числа, записанные на школьной доске и в моих
тетрадях, сменяли друг друга, ничем не выделяясь из общей череды.
Позже некоторым из моих любовников я говорила: "Знаешь, когда мне было
двенадцать лет, мой отец хотел убить мою мать". Эта жажда открыться
означала, что я очень любила этих мужчин. Но стоило мне поделиться с ними
моей тайной, все они тут же замолкали. Я видела, что совершила ошибку ни
один из них не был готов к подобному признанию.
Эту сцену я описываю впервые в жизни. До сегодняшнего дня мне казалось,
что я никогда не смогу это сделать, даже в личном дневнике. Точно из страха
нарушить какой-то запрет и навлечь на себя неминуемую кару. Быть может -
навсегда утратить способность писать. Какое облегчение! Я вижу, что ничего
ужасного не произошло и я пишу как ни в чем не бывало. И теперь, когда я
рассказала эту историю на бумаге, я уже не вижу в ней |