| ика-шведа,  старого холостяка и пьяницы. Если
не считать периодических загулов в  промежутках между рейсами,  Свенсон этот
был  самым удобным из  квартирных хозяев -  отсутствовал по  два-три месяца,
никогда  не  напоминал о  плате;  получив деньги,  совал  их  в  карман,  не
пересчитав, и предлагал выпить.
   Из-за  него,  правда,  Полунину однажды  страшно  досталось от  Дуняши.
Прошлой зимой они  были в  театре,  потом он  предложил зайти к  нему выпить
кофе,  а  Свенсона угораздило вернуться из  плавания в  тот  самый  день,  -
Полунин,  уйдя  из  дому  утром,  этого еще  не  знал.  Услышав их  голоса в
прихожей,  механик  выдвинулся  из  своей  комнаты,  держась  за  притолоку,
одобрительно оглядел  Дуняшу  и,  подмигнув Полунину,  объявил заплетающимся
языком, что это отличная идея, черт побери, и что он - Свенсон - тоже пойдет
сейчас за девочкой.  Дуняша ахнула и  вылетела обратно на лестницу,  Полунин
догнал ее  этажом ниже,  вот тут-то все и  началось,  "Грязный распутник!  -
кричала она в  слезах -  Если ты сам предпочитаешь жить в борделе -  в конце
концов, у всякого свой вкус, но как у тебя хватило бесстыдства привести сюда
меня?" Усадив ее наконец в такси -  проводить себя она так и не позволила, -
Полунин вернулся с  твердым намерением набить морду  проклятому пьянице,  но
Свенсон уже храпел на  всю квартиру.  А  утром он  пил "алка-зельцер",  тихо
постанывал,  держась за виски,  и  говорил умирающим голосом,  что ничего не
помнит -  пусть его  утопят в  луже,  -  но  готов поверить всему,  признать
собственное свинство и принести фрекен любые извинения.  "Да на кой черт они
ей теперь нужны",  -  сказал Полунин.  Больше приглашать к себе Дуняшу он не
отваживался.
   Эта нелепая история вспомнилась ему сейчас, пока он поднимался в шатком
и  поскрипывающем лифте,  неприязненно поглядывая  на  исцарапанные зеркала,
красный потертый плюш  и  облезлую позолоту проплывающих мимо решеток.  Если
сама квартира и  не  оправдывала броше |