тот иссохший блокадный бочонок и тоже пустил в
дело.
Уже зимой, перед Новым годом, жена принесла его с балкона...
Нежно-желтого цвета, с дольками моркови, должно быть, хрустящая --
капуста стояла в деревянной мисочке на столе. Я не смог ее есть.
Попробовав, отложила вилку и жена.
И только сын, которому я еще не рассказывал про блокаду, хрустел ею в
одиночестве, болтая под столом ногами.
Надежда не помнит блокаду, сколько ее не расспрашивай.
Но ее шатает необъяснимая сила, и темнеет в глазах, когда она
понервничает в своей школе. Она не пугается резких хлопаний дверей, звука
лопнувшего шарика и не боится темноты. Но стоит раздаться медленному
зудящему звуку, хоть отдаленно похожему на звук приближающегося винтового
самолета и Надежда замирает на полуслове, беспокойно поеживается.
Молодцов, который водил жену ко всем мыслимым и немыслимым врачам и
клял медицину на чем свет стоит, получил наконец печальное разъяснение
старичка невропатолога: "Ничего не поделаешь. Она, говорите, была грудным
ребенком в блокаду? Вот с молоком матери и впитала страх перед этим звуком.
Мы же больше всего бомбежек опасались. Снаряд -- "бабах!" -- и все. А
бомбежка -- это совсем другое дело, молодой человек..."
А внешне -- цветущая женщина моя сестра.
Молодцов был прав: дом построить -- не в кино сходить. Нет одного,
другого, третьего... К зиме мы успеваем поднять сруб до будущих оконных
проемов и начинаем спорить, какие следует делать окна.
По проекту они должны быть просторными, без переплетов, со
ставнями-жалюзи, которые можно закрыть в солнечный день и открыть в
ненастный. Но их надо заказывать, они влетят в копеечку, и мы уже не
отмахиваемся от справочника индивидуального застройщика, который приносит
Удилов.
-- Болваны! -- сердится Феликс. Он твердо стоит за соблюдение проекта.
-- Наградил же меня бог родственничками! Ниф-Нифы какие-то! Шур |