Книга "Человеческая волна", Арцыбашев Михаил

Краткое описание/вступление:

ось, будто  он  уже  всем  решительно  надоел  своим
вечным бильярдом и что только из деликатности соглашаются с ним играть.
     - Поздно уже... - с искренним сожалением, что  не  может  удовлетворить
желания Лавренко, к которому чувствовал нежное уважение, ответил Сливин.
     - Да!.. Поздно!.. - согласился Лавренко, с трудом разобрав на часах два
с четвертью. - Ну,  до  свидания,  голубь  мой!..  Завтра,  может  быть,  не
увидимся?.. Вы где будете?..
     - Я на заводе Костюковского. Прощайте, голубчик!..
     Они крепко, хотя немного стесняясь, поцеловались, и  оба  почувствовали
теплую, грустную нежность друг к другу.
     - Ну, прощайте, голубь, не поминайте лихом, коли что!..
     Высокая фигура Сливина, зыбко маяча во  мраке,  повернула  за  угол,  и
опять Лавренко остался один.  Ему  вдруг  до  боли  захотелось,  чтобы  было
куда-нибудь пойти, встретиться с дорогим человеком, который пожалел бы его и
боялся бы за него. Он вздохнул и медленно пошел по тротуару, грузно шагая  и
постукивая тростью.
     Он вспомнил Зарницкого и стал думать о нем:
     "Ведь вот куча мускулов и мяса, вся жизнь его в том, что эта  здоровая,
красивая куча мяса ест, пьет, спит  и  совокупляется  с  женщинами...  Такая
физиологическая жизнь продолжится и за гробом, и после смерти эта куча  мяса
не исчезнет без следа, а будет разлагаться, претворяться, потом опять  есть,
опыляться и так без конца... Казалось бы! А  между  тем  он  боится  смерти,
может быть, во сто раз больше, чем те, которые живут самой  тонкой  духовной
жизнью, которой действительно конец за гробом... Да... Ну, так что же?"
     Лавренко запутался, тоскливо махнул рукой и пошел дальше...
     Не доходя до перекрестка, он вдруг остановился и прижался под воротами.
     Показались из-за угла, перешли улицу и вновь скрылись за  углом  четыре
черные одинаковые фигуры, и, когда проходили под слабым светом  подворотного
фонарика, один за другим, над ними тускло блеснули четыре штыка. В  груди