ак
прежде народ боялся его, точно страшилища, и ненавидел, так
потом, когда сделалась с ним эта перемена, полюбил, как родного
отца. А случилось это вот как. Мужики на помещика пахали,
боронили, возили сено, снопы, лес, дрова, навоз. Сколько чья
скотина вытянула, столько всякий и работал. Но вот однажды
разослал пан по деревням своих приказчиков за подводами -
возить навоз. Приехали приказчики и говорят: "Пан уезжает на
теплые воды лечиться и желает, чтобы до его отъезда весь навоз
был на пару. Кто поедет, - зачтется день барщины, да сверх
того за всякий воз - по чарке водки". Ехать всякий был должен,
потому что панский приказ - не шутка, а туг еще по чарке
водки, до которой народ наш беда как охоч! Принялись мужики
дружно за навоз, изо всех сил всякий работал от зари до позднего
вечера. Когда покончили работу, пан сам сделал всякому верный
учет, и оказалось, что иные успели оборотиться по двенадцати
раз. Хорошо, но что ж дальше? Дальше вышло совсем неладно.
Пан приказал никому водки не давать, собрал мужиков в кучу и
сказал им так: "Ну вот: видите, ребята? До сих пор вы возили мне
лишь по четыре воза в день, и я считал это за день барщины. Вы,
стало быть, меня обманывали! Ежели сегодня вы смогли вывезти
по двенадцати возов, стало быть, и всегда так работать можете.
Потому с сегодняшнего числа я стану считать вам рабочий день в
двенадцать возов - ни меньше". Так пошло потом и при уборке
хлеба. Когда, бывало, вечером начнут складывать хлеб в копны,
приказчик с десятниками обходит все поле и меряет снопы
бечевкой. Как только который сноп потоньше - связывай два
снопа вместе! А не достало двух-трех снопов в копне до шести
десятков - пошла работа задаром: день в барщину не
засчитывался. Жаловаться народ не смел, - боялся, потому все
терпели, - гибли, но терпели!
Впрочем, сам-то пан, может, и не был такой лютый, да
был у него управитель-гадина, что подбивал его на все эти
выдумки. Когда управитель ослеп да стал жить у пана на даровы |