Книга "Другие берега", Набоков Владимир

Краткое описание/вступление:

ила  безраздельно
каким-то  своим, далеким, затхлым, маленьким царством -- вполне
отвлеченным, конечно, иначе бы мы умерли с  голоду;  вижу,  как
она  терпеливо  топает  туда  по  длинным желтым коридорам, под
насмешливым взглядом слуг, унося в  тайную  кладовую  сломанный
петн-бер,  найденный  ею  где-то  на  тарелке.  Между  тем, при
отсутствии всякого надзора  над  штатом  в  полсотни  с  лишком
человек,  и  в  усадьбе  и  в  петербургском  доме  шла веселая
воровская   свистопляска.   По   словам   пронырливых    старых
родственниц,  заправилами был повар, Николай Андреич, да старый
садовник, Егор,--оба необыкновенно положительные на вид люди, в
очках, с седеющими висками -- словом, прекрасно загримированные
под преданных слуг. Доносам старых родственниц никто не  верил,
но  увы,  они  говорили  правду. Николай Андреич был закупочным
гением,  и,  как  выяснилось  однажды,  довольно  известным   в
петербургских  спиритических  кругах медиумом; Егор (до сих пор
слышу его черноземно-шпинатный бас, когда он на огороде пытался
отвести мое  прожорливое  внимание  от  ананасной  земляники  к
простой  клубнике)  торговал  под  шумок  господскими цветами и
ягодами так искусно, что нажил новенький дом на Сиверской:  мой
дядя   Рукавишников   как-то  ездил  посмотреть  и  вернулся  с
удивленным  выражением.  При  ровном   наплыве   чудовищных   и
необъяснимых  счетов,  мой  отец испытывал, в качестве юриста и
государственного человека, особую досаду от неумения  разрешить
экономические  нелады  у  себя  в  доме.  Но  всякий  раз,  как
обнаруживалось  явное  злоупотребление,  что-нибудь  непременно
мешало  расправе.  Когда  здравый  смысл  велел прогнать жулика
камердинера, тут-то и оказывалось,  что  его  сын,  черноглазый
мальчик  моих  лет,  лежит  при  смерти  --  и  все заслонялось
необходимостью   консилиума   из   лучших   докторов   столицы.
Отвлекаемый  то тем, то другим, мой отец оставил в конце концов
хозяйство в состоянии неустойчи