мь рядов и превращали его в оча-
ровательный миниатюрный домик, предвосхитивший форму американских не-
боскребов, и хранил Ривьер груды писем и свои бумаги. Аннета опустилась
на колени, выдвинула нижний ящик; она совсем вынула его из шкафа, чтобы
получше разглядеть все, что в нем было, и, снова усевшись у камина, пос-
тавила ящик на колени и наклонилась над ним. В доме ни звука. Она жила
вместе со старой теткой, которая вела хозяйство и в счет не шла: тетя
Викторина, личность неприметная, сестра отца, всю жизнь прожила в забо-
тах о нем и находила это вполне естественным, теперь же она заботилась
об Аннете, по-прежнему играла роль домоправительницы и, как старые кош-
ки, прижившиеся к дому, стала в конце концов частью обстановки, к кото-
рой была привязана, конечно, не меньше, чем к своей родне. Спозаранку
она удалялась к себе в комнату; ее пребывание где-то наверху и мерное
шарканье ее войлочных туфель не нарушали раздумий Аннеты - так в доме не
замечаешь кошки.
Аннета стала читать с любопытством и некоторой тревогой. Но любовь к
порядку и стремление к покою, требовавшие, чтобы и в ней и вокруг нее
все было ясно, четко, заставляли ее брать и разворачивать письма не спе-
ша, спокойно и хладнокровно, и это, хотя бы некоторое время, поддержива-
ло в ней самообман.
Сначала она прочитала письма от матери. Грустный их тон сразу же
воскресил в ее памяти давнишнее чувство, не всегда доброжелательное,
иногда чуть раздраженное, с примесью жалости, вызванное тем, что она
считала, с присущей ей рассудительностью, привычным нытьем безусловно
больного человека: "Бедная мама!.." Но мало-помалу, вчитываясь, она
впервые заметила, что для такого душевного состояния у матери были при-
чины. Аннету встревожили некоторые намеки на неверность Рауля. Она слиш-
ком пристрастно относилась к отцу и пропустила их, прикидываясь, будто
ничего не поняла. Благоговейная любовь к отцу вооружила ее превосходными
до |