азания, как порка на "козле" или подвешивание за
связанные руки или ноги - это дело обычное. Ты этого режима не выдержишь. Мы
говорили с Гансом и решили: ты в Большой лагерь не пойдешь, будешь жить
здесь, будто еще не прошел карантина.
Это для меня неожиданно. На блоке уже несколько дней только и говорили
о переводе в Большой лагерь. Яков, Валентин и я уговорились, что сделаем все
возможное, чтобы быть вместе. Я призадумался: как же поступить?
- А что будет с тобой, если охрана обнаружит, что я у тебя пребываю? -
осторожно спрашиваю старосту.
Блоковый махнул рукой:
- Будем надеяться, что этого не случится. Здесь у меня везде свои люди,
они не выдадут. В случае чего предупредят...
- Но ведь блокфюрер может просто заприметить меня и дознаться, и тогда
тебе капут.
Меня удивил его беспечный тон:
- Блокфюрер бывает у нас не чаще, чем два раза в сутки, да и то в барак
не входит - боится заразы... А кроме того, здесь все рискуют, без этого и
дня не проживешь.
Я начинаю все больше и больше понимать неписаные законы Бухенвальда.
Наверное, сам на его месте так же бы поступил, но его предложение принять
никак не могу.
- Спасибо за заботу, - говорю, - я пойду со всеми в Большой лагерь. Не
хочу держать тебя под угрозой, а главное - со мной товарищи. Мы должны быть
вместе. Да и там, в Большом лагере, наверное, найду знакомых или обзаведусь
новыми. Пойми, не могу остаться...
Блоковый долго, удивленно смотрел на меня, потом раздумчиво проговорил:
- Я, наверное, понимаю тебя, Иван. Нельзя думать только о собственной
шкуре. Иди в Большой лагерь. Несколько человек я могу направить в 41-й блок,
там старостой Вальтер, хороший человек, коммунист. Ты будешь у него...
Мне нужно благодарить его за такую заботу и покровительство, а я стою,
переминаюсь. Как попросить за Якова и Валентина, чтобы их тоже направили в
41-й блок. Староста словно догадался, чего я хочу, говорит |