аккуратная. Я суечусь как ненормальная, тарахчу участливо: "Ну а ты
ему, а он тебе?"
На мои сто слов она одно. А я уж и сыну готова была сообщить ра-
достную весть о появлении ребеночка. Долго не могла уснуть от сознания
дружбы с Ниной и предстоящего объяснения со своим неразговорчивым му-
жем.
Утром вхожу на кухню, чтобы сказать, что ей делать, пока я буду на
репетиции.
- Нинок, вот двадцать пять рублей. Это все до зарплаты. Сходи раз-
меняй, мне тоже деньги нужны.
Она молча заминает луночки на беретике, соседка косится на нас, по-
мешивая что-то в кастрюле.
- Нин, чего молчишь? Поняла, о чем прошу?
- Разменяю - так разменяю, а не разменяю - так не разменяю.
Соседка пошла в свою комнату, вернулась с кошельком.
- Я разменяю,- сказала она.
- Спасибо. Вот, Нина, тебе двадцать, а мне пять.
Она молча взяла деньги, и дверь за нею захлопнулась.
- Чего ты с нею нянчишься? - буркнула соседка.
- Магазин только что открылся. Может и не разменять,- виновато от-
ветила я.
Душа человека неисповедима: "подруга" моя заявила об уходе, отрабо-
тав положенные две недели. Нечего советовать, нечего быть умнее всех!
Поделом мне. Мое внимание и ласка казались Нине унижением.
К слову сказать, какие типажи являлись вереницей по объявлению! Од-
на приходит - поднятая бровь, лет сорок пять на вид. В шапке-ушанке,
морском бушлате. Садится на табуретку, шлепает ладонью по клеенке на
столе.
- Так. Я сектантка. Выходной - понедельник. В воскресенье - четвер-
тинка, премия за хорошую работу.
Соглашаюсь: заступайте. Через неделю со слезами признаюсь, что она
не подходит. Привычная к отказам, она торжественно собирает пожитки и
перед дверью бросает:
- Не держи деньги на виду! - Уходит.
Следующая - деревенская, ничего вроде. Но сын стал ночью вскакивать
и кричать: "Не стреляй! Не стреляй!" Оказывается, у нее в кармане фар-
тука был детский пистолет с пистонами. Если сын не хотел есть, он |