ая моя го-
лова.
Но думать стало сподручнее и широко. Я сейчас на обе стороны сразу
думаю, а может, даже на все четыре. И громко, в голос, ничего и никого
не боясь, как и все сегодня думают. Думают, что думают. Это ведь тоже
заразительно, еще больше, чем смех. Подхватила голова смешинку, будто
у матери подмазку со сковороды съела.
А новая голова больше рынком и коммерцией озабочена - это значит
по-простому: как, где и что украсть. Миллионами ворочает и геополити-
кой занята. Само собой, конечно, какая голова, такой и рынок. И оттого
порой на той новой голове-морде прыщи лезут. Видные прыщи, белеют,
краснеют, соборятся, элдэпэрятся и еще что-то подобное вытрюшивают.
Одно неудобство - путаница все же образуется и без третьей мировой
кошачьей войны. Никак две моих головы не могут договориться меж собой,
прийти к согласию. Одна отдает приказ - направо, вторая - налево. В
общем-то, все, конечно, как и раньше: на месте бегом, шагом марш? Хо-
рошо еще, что мне, как тому орлу, приладили только две головы. А если
бы больше, чувствую, они просто бы меня разодрали. А так я пока жив и
во здравии, головы командуют, а я ни с места, пусть сами между собой
разбираются. Которая победит, той и буду подчиняться. Сильная голова -
это настоящая голова. Но если уж они меня допекут, пусть пеняют на се-
бя, обе, как тот петух, топора попробуют. Только вот с глазами непо-
нятное, и мысли в голове путаются. Многое и многих не узнаю, многие не
узнают меня. Не пойму что-то я, на каком свете нахожусь, говорят, что
в раю, но что-то в этом раю подозрительно горячо. Похоже, преждевре-
менно, без кончины и похорон, началась моя двенадцатая жизнь. И я вре-
менно сегодня всюду и нигде. Всюду одна только моя тень, силуэт, приз-
рак меня.
Потому я все и знаю о рыжем котенке. Моя жизнь перепутана с жизнью
того котенка и со всеми моими одиннадцатью житиями, что раньше проис-
ходили. Перекрестились дороги, сошлись на какой-то точке в пр |