Проснувшись, Антон Белогорский сразу понял, что со сном ему повезло.
Впечатление от сна осталось настолько сильное, что Антон, очутившись по другую
сторону водораздела, какието секунды продолжал жить увиденным. Возможно, он
слишком резво выпрыгнул в утро. Сознание вильнуло хвостом, и гильотина ночной
цензуры лязгнула вхолостую. Антон запомнил не очень много, но запомнил в деталях
– он не сомневался, что ни единое стеклышко не выпало из капризной мозаики
сновидения. Сюжет был прост: какаято закусочная, он клеит сразу трех девиц,
которые – после недолгих раздумий – согласны отправиться, куда он скажет, вот
только подождут четвертую подругу. Антон записывает их имена в записную книжку –
одни лишь начальные буквы имен. Четыре буквы, вписанные почемуто в четыре
клеточки квадрата, образуют слово «mort» – смерть, и он, сильно удивленный,
открывает глаза. Ему удается сохранить нетронутым полумрак телефонной будки, где
он записывал в книжку; при нем же остаются розовый, лиловый и сиреневый цвета
платьев, а сами платья, помнится, были легчайшими, из воздушного газа.
Прочие подробности, сливаясь в цельную мрачноватую картину, служили фоном и
поодиночке неуклюжим разумом не ловились. То и дело выскакивали разные
полузнакомые, размытые лица – на доли секунды, и тут же ктото сокрытый
оттаскивал их назад, за кулисы. Антона эти неясности оставляли равнодушным, ему
хватало девиц и квадратика с буковками. Исключительно правдоподобный сон – знать
бы, чем навеян. Возможно, этим? – Белогорский поднял глаза и начал в сотый раз
рассматривать висевшую на стене картину. Это был натюрморт, изображавший фрукты,
овощи и стакан вина. Картина была куплена по вздорному велению души, недорого, и
провисела в комнате Антона не меньше года. Накануне – в ночной тишине,
засыпая, – он тщился угадать во мраке знакомые очертания груш и огурцов.
Конечно, «морт» приплыл оттуда, больше неоткуда плыть. А что касается незнакомых
девиц – они, наверно, второстепенное приложение и сами по себе ниче |