Уснули звуки, сгустились сумерки, и в душу мою вновь закрадываются страхи,
недобрые предчувствия. В соседней комнате, превратившись в мышей, спят мои
конвоиры и слуги. Как ни странно, к ним я уже привык. Куда труднее привыкнуть к
маленькому садику перед окном. Стараясь унять тревогу, поглядываю на кусты
сирени и одинокую ободранную яблоньку. Ущербная луна роняет вниз голубой пепел и
тонким слоем, словно изморозью, покрывает траву. В этом зыбком, почти нереальном
свете все выглядит особенно жутким и пугающим.
Подул слабый ветер. Мне же почудилось, что кусты качнулись сами собой. В них
мелькнула какая-то тень, притаилась и... снова скакнула!
"Начинается",- с замиранием сердца подумал я. Но вот ветер улегся, ветви сирени
замерли, и тени приняли обычный вид. "Слава богу, пронесло",- вздохнул я.
Вслед за облегчением в груди поднималось нехорошее, злое чувство к моему
таинственному собеседнику, этому змею-искусителю, соблазнившему меня "магией
приключений и неведомого". Нахлебался я этой "магии" до чертиков, до дрожи в
коленях. Ему бы такое!
Желая как-то забыться, избавиться от тяжких ощущений, вспоминаю, что начались
мои странствия далеко, совсем в ином месте и с иных, куда более приятных,
прямо-таки мажорных ощущений.
Именно ощущений... Я еще ничего не видел и ничего не сознавал, но чувствовал
всеми порами родное, теплое, ласковое солнце. Я ловил его губами, пил его лучи.
Потом пришло сознание. Я открыл глаза и в волнении вскочил на ноги: кругом
плескалось бескрайнее море трав и цветов. А в груди такое чувство, будто
появился в этом мире внезапно, будто шагнул сюда из другого существования или из
небытия.
Так оно почти и было на самом деле. Третий день я здесь и никак не могу
освоиться с мыслью, что мою индивидуальность, мое психическое "я" взяли из
двадцатого века и временно поселили в организм человека будущего. И зовут этого
человека Василием Синцовым. Третий день я обживаю его тело и привыкаю к новому
миру.
А привыкнуть не в моих силах. До того острым было ощ |