у не встретил
специалиста по воспитанию. Да и откуда они возьмутся? Чтобы появились
спехщалисты, должна быть наука, а науки такой - науки воспитания - нет.
- То есть как это - нет? - изумилась Елена Васильевна. - Что ты
размахался? Уже и науки нет, и ничего нет, и никого нет!
- Хорошо. Тогда скажи мне, как называется эта твоя наука. Все науки
как-нибудь называются: химия, кибернетика, этимология, сурдопедагогика. А
как называется наука воспитания? Ну?
- Так и называется: теория воспитания.
- Теория! - Каштанов хмыкнул. - Теория - это теория, а наука - это
наука. Не-ет, миленькая, нет!
"Ну все, - подумала Каштанова. - Уже и миленькая".
Елена Васильевна могла бы и ответить ему, нашлась бы, но она знала, что
отвечать не стоит. Переломить бы его какнибудь, а там он и сам будет
доказывать обратное тому, что сейчас говорит, и с такой же
убежденностью... Только бы переломить! Но собственно, зачем ей-то нужно,
чтобы ее Алексей Алексеевич в воспитатели пошел? Зачем она старается,
зачем рискует? А рисковала, потому что еще ни разу не было в семье
Каштановых, чтобы Елена Васильевна сказала - и не по ее слову вышло. На
том и держалась Каштанова... Алеша умнее, начитаннее, талантливее - это
признавалось безоговорочно, но все делалось у них в доме так, как Елена
Васильевна решила, - по крайней мере, до сих пор делалось. Каштанова
знала, что ее муж не умеет ссориться, - но ведь и мириться он не умеет...
Зачем же она рисковала?
...Было у Каштановой одно воспоминание, один миг мимолетный, один
случай, даже и не случай, а впечатление,- но оно до того поразило ее, что
многое в ее жизни определялось этим впечатлением. Когда-то давала она урок
о лирике Пушкина. Пушкин вообще удавался ей, но в этот день она была в
ударе, читала стихи, говорила с воодушевлением, раскраснелась и
чувствовала, что ее слова доходят до ребят, волнуют их. А потом уроки
кончились, она пошла домой, полная удачным своим уроком, и тут, буквально
за школой, за угло |