обоих, и вас и Любу, что...
Савинков не дал ему договорить, схватил его руки и прижал их к своей
груди:
- Никогда! Никогда не забуду этот час торжества высокой мужской дружбы
и мужской верности! - торжественно произносит он.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Сорокалетний, но еще очень моложавый Савинков рано утром шел не
торопясь по безлюдной парижской улице. Его большие прищуренные глаза
смотрели из-под темных бровей вперед холодно, не мигая, без всякого
любопытства. На нем модное в талию пальто из темно-серого в елочку дорогого
материала, чуть надвинута на лоб темная широкополая шляпа, на руках - тонкие
кожаные перчатки кремового цвета. Он элегантен, но не настолько, чтобы это
бросалось в глаза. Он не первый раз и не первый год живет в Париже. Когда у
него спрашивают, любит ли он этот город, он отвечает: "Я его слишком хорошо
знаю". Но для своей жизни в Париже он выбрал эту тихую улочку де Любек
только потому, что она чем-то напоминала улицу его детства в Вильно.
С Парижем судьба свела его больше двадцати лет назад. Ему было ровно
двадцать, когда он впервые приехал сюда из России, спасаясь от царской
полиции. Он был тогда уже знаменитым эсеровским террористом - грозой царских
сановников. В другой раз он приезжал в Париж вместе с Иваном Каляевым.
Скрывшись от русской полиции после очередного покушения, они прибыли в Париж
без паспортов и без копейки денег. Каждый вечер у подъезда кафе "Олимпия"
они подкарауливали руководителя эсеровских террористов Азефа, чтобы получить
у него семь франков на обед, - тогда еще никто не знал, что Азеф полицейский
провокатор. Если бы не эти семь франков, они околели бы с голоду...
Сегодня он вышел из своего дома на улице де Любек, как всегда, ровно в
восемь часов. Консьержка даже не посмотрела, кто там выходит, только кинула
взгляд на часы, точно проверяла их по выходу из дома этого странного
|