м переносил замечания этого мальчишки. Но взял себя в руки, ни разу не
повысил голоса и остался таким же бесстрастным, каким его знали всегда.
Наполеон в основном молчал и слушал. Он держался подчеркнуто скромно,
вежливо и
так, словно это его почти не касалось.
Почти.
Про себя же он думал, смотря на раскрасневшегося Сиейса:
"Мели, пустомеля... Я подсказал тебе этот план, я его осуществлю, и я же
тебя оставлю в
дураках. А пока мели, наслаждайся своим выспренним красноречием и дутым
величием".
В своем самомнении Наполеон, как всегда, несколько преувеличивал. План
Сиейсу он не
подсказывал, до этой ночи о плане он, в сущности, ничего не знал. Единственное,
что он
сделал, и это было немало, наполняя бывшего аббата уверенностью, что все пройдет
хорошо, -
он вроде бы полностью обеспечил поддержку генералитета и армии: одних воодушевил
и
привязал, других нейтрализовал. Оставались немногие, наиболее заядлые: Моро,
Журдан,
Бернадотт. Впрочем, Моро благороден, он никогда не нанесет удара в спину, с
Журданом все
будет решено в ближайшие дни, а Бернадотт... Это твердый орешек. Но и он вряд ли
пойдет на
прямые враждебные действия. Важно другое. Министр полиции Фуше всячески ищет
благосклонности со стороны его, Бонапарта. Значит, и за полицию можно быть
спокойным...
Между тем Сиейс продолжал.
В общих чертах план сводился к следующему.
Сгнившая на корню Директория, а вместе с ней и ее конституция III года
Республики не
оправдали себя и должны быть упразднены. Их заменит твердая, устойчивая власть,
отвечающая интересам французского народа (понимай: крупных собственников).
Такой властью будет Консульская комиссия в составе трех человек: Сиейса,
Бонапарта и
Роже-Дюко (последний персонаж носил чисто декоративный характер).
Консульская комиссия выработает и утвердит новую конституцию.
Переворот должен пройти по этапам, в течение двух дней.
В первый день, под предлогом раскрытия якобинског |