шел пешком, со свадебным костюмом в
старой дорожной сумке и с едой, не купленной, а приготовленной им самим. Вот
почему
он стал озираться по сторонам в поисках ночлега: Смоки мог его найти или
попроситься к
кому-нибудь переночевать, но ни в коем случае не платить за ночлег.
Карты в Эджвуде легли удачно
Смоки не заметил, как пустырь, годный для промышленной застройки, внезапно
кончился - и потянулась сельская местность. День угасал, когда он повернул к
западу;
обочины сделались неровными; дорога, местами ремонтированная, с пятнами гудрона,
стала походить на старый чиненый ботинок. По обе стороны расстилались поля;
фермы
были ограждены рядами деревьев, бросавших на Смоки бесчисленные перепутанные
тени,
когда он проходил мимо. Густые заросли пыльных, неопрятных сорняков -
завсегдатаев
придорожных канав - дружественно кивали из-под заборов прохожим и машинам.
Последние появлялись все реже и реже: прерывистый гул автомобиля, одолевавшего
подъем, постепенно нарастал, делаясь все громче; вдруг с оглушительным ревом
мощного
мотора, чихнувшего напоследок, машина пролетала мимо, заставив придорожные
сорняки
качнуться; столь же мгновенно рев стихал, вновь превратившись в далекое гудение,
пока
не смолкал совершенно, и слышались только звон мошкары да шаги самого Смоки.
Долгое время путь Смоки лежал вверх по холму, но наконец он добрался до
вершины, и перед ним - насколько хватало глаз - раскинулся сельский простор,
каким
он бывает в середине лета. Дорога вела туда, вниз, мимо лугов и пастбищ, огибала
поросшие молодым леском холмы и терялась в долине близ городка, шпиль колокольни
которого выглянул над буйной зеленью, а потом показалась снова, извиваясь тонкой
серой
лентой и пропадая в расщелинах голубоватых гор, где в окружении пухлых облаков
садилось солнце.
Как раз в эту минуту на веранде в далеком Эджвуде женщина открыла козырную
карту под названием "Путешествие". Путнику с дорожной сумкой за пл |