ает того, что я ощутил, - я знал, не могу объяснить,
каким образом,
но знал. Я был потрясен самим собой, дыхание мое участилось, лицо, как будто от
смущения,
стало подергиваться, однако помимо шока я испытал еще и какое-то шутовское
ликование. А
крестьянин между тем по-прежнему смотрел на меня в упор. Он сидел, подавшись
немного
вперед, спокойно сложив руки на коленях, и глядел исподлобья - одновременно и
сосредоточенно, и остраненно. Эти люди всегда так смотрят - они настолько плохо
сами себя
знают, что им кажется, будто действия их остаются незамеченными. Такое
впечатление, что
смотрят они на вас откуда-то из потустороннего мира.
Конечно же, я знал, не мог не знать, что я убегаю.
Я предполагал, что приеду в дождь, и в Холихеде действительно моросил
теплый мелкий
дождик, но когда мы вышли в залив, солнце появилось опять. Море было спокойным -
маслянистый гладкий мениск какого-то поразительного розовато-лилового оттенка,
высокий и
изогнутый. Из переднего салона, где я сидел, казалось, что нос корабля
подымается все выше и
выше, словно и весь корабль вот-вот поднимется в воздух. Небо впереди было
бледно-бледно-голубым и серебристо-зеленым в малиновых пятнах. С застывшим,
мечтательным видом, с идиотской улыбочкой деревенского увальня я не отрываясь
смотрел на
морскую гладь. Признаюсь, к тому времени я уже успел выпить причитающуюся мне
порцию
беспошлинного алкоголя, и кожа у меня на висках и вокруг глаз напряглась. Однако
в
безмятежном состоянии я пребывал не только от выпитого, но и из-за нежной
красоты, меня
окружавшей, из-за естественной доброты мира. Взять хотя бы закат. Какими яркими
красками
он расписан! А облака, море, это умопомрачительное сине-зеленое пространство...
Кажется,
краски эти специально созданы для того, чтобы утешить заблудшего, несчастного
странника.
Иногда мне думается, что наше присутствие здесь, на земле, вызвано какой-то
космической
ошибкой, что предназнач |