| ает того, что я ощутил, - я знал, не могу объяснить, 
каким образом, 
но знал. Я был потрясен самим собой, дыхание мое участилось, лицо, как будто от
смущения, 
стало подергиваться, однако помимо шока я испытал еще и какое-то шутовское 
ликование. А 
крестьянин между тем по-прежнему смотрел на меня в упор. Он сидел, подавшись 
немного 
вперед, спокойно сложив руки на коленях, и глядел исподлобья - одновременно и 
сосредоточенно, и остраненно. Эти люди всегда так смотрят - они настолько плохо
сами себя 
знают, что им кажется, будто действия их остаются незамеченными. Такое 
впечатление, что 
смотрят они на вас откуда-то из потустороннего мира.
     Конечно же, я знал, не мог не знать, что я убегаю.
     Я предполагал, что приеду в дождь, и в Холихеде действительно моросил 
теплый мелкий 
дождик, но когда мы вышли в залив, солнце появилось опять. Море было спокойным -
маслянистый гладкий мениск какого-то поразительного розовато-лилового оттенка, 
высокий и 
изогнутый. Из переднего салона, где я сидел, казалось, что нос корабля 
подымается все выше и 
выше, словно и весь корабль вот-вот поднимется в воздух. Небо впереди было 
бледно-бледно-голубым и серебристо-зеленым в малиновых пятнах. С застывшим, 
мечтательным видом, с идиотской улыбочкой деревенского увальня я не отрываясь 
смотрел на 
морскую гладь. Признаюсь, к тому времени я уже успел выпить причитающуюся мне 
порцию 
беспошлинного алкоголя, и кожа у меня на висках и вокруг глаз напряглась. Однако
в 
безмятежном состоянии я пребывал не только от выпитого, но и из-за нежной 
красоты, меня 
окружавшей, из-за естественной доброты мира. Взять хотя бы закат. Какими яркими
красками 
он расписан! А облака, море, это умопомрачительное сине-зеленое пространство...
Кажется, 
краски эти специально созданы для того, чтобы утешить заблудшего, несчастного 
странника. 
Иногда мне думается, что наше присутствие здесь, на земле, вызвано какой-то 
космической 
ошибкой, что предназнач |