ипой неоплаченных счетов, с сомнительной историей насчет столкновения с
дверью и четырьмя непослушными детьми, старшему из которых шесть лет.
Теперь я прозрела и поняла, что ошибалась. Брошенные жены - это тоже
женщины, как
я.
Наверное, все было бы еще более унизительным, если бы я не чувствовала
такой ярости.
А почему бы и нет? Я что, тибетский монах? Или мать Тереза, черт бы ее побрал?!
Забавно, но, несмотря на жалость к себе и негодование, я понимала, что
когда-нибудь,
когда все пройдет, я, возможно, стану лучше, сильнее и научусь сочувствовать
другим.
Но это произойдет не скоро.
- Твой отец - подлец, - прошептала я своей дочке.
Услужливый священник вздрогнул, он, видимо, расслышал мои слова.
Через час мы пошли на посадку в аэропорту Дублина. Самолет сделал круг над
зелеными
полями северного Дублина, и я поднесла дочку к иллюминатору, хотя и понимала,
что она не
сможет ничего увидеть. Я хотела показать ей Ирландию. Она так сильно отличалась
от
Лондона, который мы только что покинули! Я никогда не испытывала более тяжелого
чувства,
чем в тот момент, когда смотрела на синеву Ирландского моря и серый туман над
зелеными
полями. Я чувствовала себя неудачницей.
Я уехала из Ирландии шесть лет назад, полная радужных планов на будущее. Я
найду себе
прекрасную работу, выйду замуж за замечательного мужчину и буду жить счастливо
долго-долго. И я нашла прекрасную работу, встретила замечательного мужчину и
была
счастлива - по крайней мере, какое-то время. Но все пошло наперекосяк, и вот я
снова в
Дублине с унизительным ощущением "deja vu".
Но одно кардинально изменилось.
Теперь у меня был ребенок. Идеальный, прелестный, замечательный ребенок. И
от этого я
бы не отказалась ни за что в жизни.
Услужливый "голубой" священник очень смутился, когда я вдруг беспомощно
расплакалась.
"Ничего, - подумала я, - посмущайся. Ты же мужчина. Кто знает, сколько
женщин
плакали из-за тебя".
|