его Патрика -- мне нет никакого дела ни до него,
ни до других людей. Не могу сказать, чтобы я любила их, как ты, но и смерти
им не желаю. И убивать я никого не собираюсь. Я -- не Смерть, а всего лишь
ее глашатай. Мой долг -- возвестить о ее приближении. Все остальное меня не
касается.
-- Прости меня, банши, -- сказал все еще дрожащий брауни, -- я так
расстроился... Теперь я понимаю, что несправедливо обвинял тебя. Но скажи,
неужели нет никакого средства обмануть Смерть и не отдать ей моего хозяина?
-- Обмануть Смерть? -- хоть банши и уверяла, что не умеет шутить, но
сейчас ее голос звучал с издевкой. -- Ты, жалкий лягушонок, хочешь обмануть
Смерть? И ты ждешь, чтоб я помогла тебе ради какого-то червяка, которого ты
зовешь своим хозяином? О, нет, Смерть нельзя обмануть. Все уже взвешено на
весах Вечного, и изменить ничего нельзя. Поэтому предоставь Рыжего Патрика
его судьбе, а сам займись своими делами и не мешай мне заниматься моими.
И банши, давая понять, что разговор окончен, медленно взлетела на стену
и ее леденящие сердце вопли раздались вновь.
Маленький брауни смущенно потоптался на месте, но, смекнув, что больше
банши все равно ничего не скажет, тяжело вздохнул и поплелся к усадьбе. Он
машинально подошел к крыльцу, как делал это каждый вечер, и увидел
приготовленную для него чашку сливок. Рядом лежал аппетитный медовый коржик.
Тут брауни не выдержал: рухнув на ступеньки он закрыл огромными лапами свое
сморщенное личико и заплакал.
"Хозяина завтра ждет смерть, -- проносилось в его голове, -- а он даже
не ведает об этом, мало того -- заботится обо мне, и коржик для меня припас!
А я? Неужели я ничего не сделаю для него и позволю Смерти забрать его? Но
что я могу? О, какое злосчастье!"
И брауни со всей силы ударил кулаком по ступеньке. Потом он долгое
время тихо сидел, уткнувшись носом в колени, совершенно раздавленный горем и
сознанием своей никчемности. Время шл |