Книга "Кукушонок", Щербаков Александр

Краткое описание/вступление:

они  высших  статей  -
себялюбцы и гордецы. Вся их жизнь - непрерывное ревнивое состязание с себе
подобными, а миг счастья - круг почета,  так  краток.  С  неподобным  себе
нечего делить, поэтому общение со мной для коня - глубокий  отдых.  Ценить
его кони научаются в одночасье.
   Видимо, я тоже себялюбец и гордец. По крайней  мере,  настолько,  чтобы
принять межвидовое общение как целительную передышку. Мне и коню, нам друг
с другом хорошо, ученье легко переходит у нас в бескорыстную игру, и...
   И, наверное, займись я вместо  этих  подпольных  откровений  описаниями
того, как дрессировал лошадей, я  сочинил  бы  нехудую  книгу.  Во  всяком
случае, более разумную, полезную и долговечную, чем та, которой  занят.  И
тоже тайную. А что? С барышников станется. Засекретят.
   Вряд ли я учил коней тому, что им нужно. Само собой, они  отвечали  мне
тем же. Я стал слишком просто смотреть на людей. То, что прежде я принимал
за  причины  людских  поступков,  стало  представляться  мне  всего   лишь
следствиями   очень   простых   состояний   внутреннего   довольства   или
недовольства внешними обстоятельствами.  Невелика  ересь,  но  заблуждение
опасное.
   Но ничего не могу с  собой  поделать.  Я  зачарован  моими  прелестными
скотами и непроизвольно  соизмеряю  круг  коней  и  круг  людей.  А  моего
дорогого Мазеппа представляю себе не иначе, как в  образе  битюга  крепкой
конституции. Но с некоторой  рыхлиночкой,  заметной,  правда,  лишь  очень
опытному эксперту. Спорная  рыхлиночка.  Есть  за  что  попрепираться  при
бонитировке, если таковая мингеру когда-нибудь предстоит.


   А упомянутый мингер долго-долго не давал о себе знать.
   Впрочем, возьмись я сдуру составлять реестр персон,  не  дающих  мне  о
себе знать, мингера я в него не включил бы, поскольку начисто о нем забыл.
Он напомнил о себе сам.
   Произошло это года три тому назад. Может быть, четыре. Не  тот  у  меня
образ жизни, чтобы точно помнить даты.
   Два года  возился