ать.
Не надо одежды, не надо жилищ, и нет угрозы голода.
- А зачем тогда думать? Вроде бы мозг ни к чему.
- Нет. Нужно ведь обманывать подводные течения и слышать приближение
шторма за сотни миль. И бороться с акулами. А если еще и управлять режимом
плавания...
- Знаю, знаю. Дельфины! Вот кто умеет это делать.
- Ну что ж... у них есть чему поучиться. Идеальная цивилизация с
точки зрения отношения со средой.
- А я уже придумал человеческий эквивалент такой цивилизации. - И я
рассказал Валентине об "эффекте необитаемости". (Чем, в самом деле, не
равновесие между субъектом и средой?)
Она не уловила легкой иронии и восприняла параллель вполне серьезно.
Оказывается, она тоже думала о чем-то таком... Только в ее представлении
все складывалось иначе, и ее мысленный эксперимент осуществить было не так
уж трудно.
- Деревянная изба. Четыре окна. Двускатная крыша. Перед окнами
одуванчики, маргаритки, пусть даже бурьян, - перечисляла она неторопливо
все, что сейчас хотелось бы ей увидеть. - Лесная дорога без асфальта. И по
ней нужно долго идти - к другому жилью, на работу. Хорошо, если солнце.
Хорошо и зимой, в снег, в буран. Пусть даже дождь, серый, долгий. Видела
на картине такую избу.
- Мечта, - сказал я. - Говорят, кое-где на Севере рыбаки до сих пор
живут в таких домах. Но мне бывать в таких местах не доводилось.
- Скучаю иногда, - сказала Валентина. - Кораллы, омары, осьминоги,
водяные лилии, пальмы, а настоящей земли нет!
- Расставаться. Скучать. Возвращаться. Радоваться возвращению. Так?
- Да, так. Иначе скука непреходящая.
Сквозь прозрачный корпус мы видели светло-зеленые волны, пробегавшие
по лентам водорослей. Они вздрагивали от пузырьков, устремлявшихся вверх,
от суеты пестрых, золотых и серебряных рыб.
Вдруг среди нас появился Ольховский. Он стоял перед нами. Лицо его
было серьезно, как никогда. Я вздрогнул, потом понял: здесь полн |