едомое, наверное, какой-то
звук заставляет путников остановиться. А в следующий миг крутой склон
ущелья вспухает зловещим снежным облаком. Невесомое на вид, оно камнем
падает вниз. И нет больше ничего. Ни людей, ни волокушек... Только кипение
снега, только стон земли, который ощущаешь даже без звука...
"Там же дети... - Антуану перехватило дыхание. - Разве не мог... Разве
не мог наблюдатель предотвратить несчастье? Напугал бы их, предупредил...
Ведь он видел, не мог не видеть козырек лавины... Да, но чем бы ты их
напугал - гравилетом? Так они и без твоих гравилетов пуганы-перепуганы. И
куда бы ты направил их путь? Как уберег бы от стужи и голода, от родной
планеты, ополчившейся на своих детей?"
Будто угадав его мысли, Янин сказал:
- Прямая помощь, увы, неприемлема. Суровый мир и невежество -
чрезвычайно благодатная почва для суеверий. У них и так около шестидесяти
духов... Мы, конечно, могли бы накормить и согреть несчастных, увести из
гибельных мест. Но в конце концов за нами пришли бы уже рабы новых богов,
то есть нас, слепые и окончательно беспомощные. Нам такая роль не
подходит.
- Выходит, Парандовский прав, когда пишет о положительном влиянии
кризисных ситуаций на процесс очеловечивания пугливых? Мол, любая помощь
есть экспорт чужой воли, проявление желания лепить иную жизнь по своему
образу и подобию...
- Много он понимает, теоретик! - неожиданно грубо заявил академик. -
Это все де-ма-го-гия. Забота педанта о чистоте эксперимента. Ему неважно,
что эксперимент ставит такой дилетант, как природа. Неважно, что объект
опыта - пусть примитивная, но цивилизация... Ненавижу! - Янин больно сжал
плечо Антуана. - Понимаешь, ненавижу бесстрастных и равнодушных...
Заведомо известно, что пугливых ждет гибель. Он тоже знает... И смеет
призывать к невмешательству.
Янин умолк. В фильме показывали теперь сцены охоты, трудное искусство
добывания огня, с |