то "эта тяжелейшая ноша
незаслуженно взвалена на их плечи. Они хотят только одного - делать свое
дело". Может быть, к такого рода ученым принадлежал и Минский; но к тому
времени они с Региной уже расстались, практически вопрос был снят, а над
проблемами философскими комиссару ООН, работающему в одном из секторов
Пояса, задумываться просто некогда.
Теперь, однако, отвлеченные идеи показывали свою силу; они порождали
реальность, причем самую грубую, с уголовным оттенком. Камни, превращенные
в хлебы, думал я, безопасны лишь в книгах; будучи материализованы, они
становятся взрывчаткой, поводом для столкновений и катастроф. Обыкновенные
земные люди берутся за дело, которое всегда требовало божьей мудрости. При
этом они, конечно, не могут обойтись без споров, взаимных проклятий и
ожесточенной борьбы. Неужели, думал я, эти два года ничего не изменили, и
Регина только для того сблизилась с брейкером, чтобы добиться победы над
Минским? Эта мысль не отпускала меня до самой Амброзии, но я, однако,
ничего не сказал Мейдену. Да и что я мог сказать? Что катастрофы на
биостанциях вызваны желанием одной женщины вернуться к прежнему
возлюбленному? Или что дела, которые вытворяет рыскающий в Поясе брейкер,
- это просто "аргументы" в одном философском споре.
Хуже всего, что я в конце концов сам запутался. Когда я вспоминал слова
Минского, мне казалось, что все стоит на своих местах, наука борется за
гуманизм и человечество движется ко всеобщему благополучию. Но стоило мне
встать на точку зрения Регины, как открывались такие катастрофические
бездны, в которых могли сгинуть не только несколько биостанций, но, может
быть, и вся цивилизация. Приближаясь к Амброзии, я не знал, выступаю ли я
при этом спасителем человечества или тем, кто толкает его в пропасть. Так
или иначе, я не ждал от Амброзии ничего хорошего. Мне теперь даже трудно
было поверить, что благодаря успеху программы "Скайфилд" э |