, твое сердце
бьется тяжело, ты соскучишься.
Чагатаев приблизился к старику и поцеловал его, как раньше целовал
Веру, крепко и неутомимо. Странно, что уста старика имели тот же
человеческий вкус, как губы далекой молодой женщины.
- Здесь ты умрешь от сожаления, от воспоминаний. Здесь, персы
говорили, был ад для всей земли...
Они вошли в землянку, где жил на камышовой подстилке Суфьян. Он дал
лепешку гостю, испеченную из корней трав плоскогорья. В отверстии входа
видна была вечерняя тень, бегущая в яму Сары-Камыша, где в древности
находился всемирный ад. Чагатаев слышал в детстве это устное предание и
теперь понимал его полное значение. В далеком отсюда Хорасане, за горами
Копет-Дага, среди садов и пашен, жил чистый бог счастья, плодов и женщин -
Ормузд, защитник земледелия и размножения людей, любитель тишины в Иране.
А на север от Ирана, за спуском гор, лежали пустые пески; они уходили в
направлении, где была середина ночи, где томилась лишь редкая трава, и та
срывалась ветром и угонялась прочь, в те черные места Турана, среди
которых беспрерывно болит душа человека. Оттуда, не перенося отчаяния и
голодной смерти, бежали темные люди в Иран. Они врывались в гущи садов, в
женские помещения, в древние города и спешили поесть, наглядеться, забыть
самих себя, пока их не уничтожали, а уцелевших преследовали до глубины
песков. Тогда они скрывались в конце пустыни, в провале Сары-Камыша, и там
долго томились, пока нужда и воспоминание о прозрачных садах Ирана не
поднимали их на ноги... И снова всадники черного Турана появлялись в
Хорасане, за Атреком, в Астрабаде, среди достояния ненавистного, оседлого,
тучного человека, истребляя и наслаждаясь... Может быть, одного из старых
жителей Сары-Камыша звали Ариманом, что равнозначно черту, и этот бедняк
пришел от печали в ярость. Он был не самый злой, но самый несчастный, и
всю свою жизнь стучался через горы в |