ан не
может так.
- Удивительная судьба у Ваматра, - нерешительно начал Крэл. - И
говорите вы о нем так, что мне многое неясно. Ну, увлекается музыкой, ну
не в силах бросить ее, жалок в своем стремлении блистать и стяжать славу в
захудалых кабаках, но что же дьявольское в нем?
- Сама сущность. И вряд ли я ошибаюсь, Крэл. До конца понять человека,
познать самое сокровенное в нем бывает не легко, конечно. Вот и Ваматр...
В науке... Знаете, в науке притворяться можно. В работах ученого редко
отражается его характер, чисто человеческие достоинства и недостатки. В
литературных произведениях можно лучше разглядеть, каков творец, что же
касается музыки, - я говорю, разумеется, не о ремесленниках, рабски
перепевающих чужое, я подразумеваю натуры творческие, - о, и в этом случае
произведение обнажает душу автора, и он почти никогда не может скрыть
таящееся в нем. Музыка с невероятной силой и совершенно своеобразно
воздействует на нас, способна передавать движения души исполнителя так,
как не передает и поэзия. Ваматр все же музыкант, но вот только творчество
его носит печать какого-то проклятия. Я сам видел, как в подвальчике
Марандини пьяная публика воспринимала его музыку. Возбужденные алкоголем,
эти люди выражали свои чувства бурно и бесконтрольно. Поначалу сумбурные
и, признаться, очень сильные его импровизации завладевали слушателями,
затем начинали сковывать их, но и они, опьяненные, старались вырваться
из-под злобной и отвратительной власти ваматровской музыки. При мне
здоровенный грузчик, только что ливший пьяные слезы, вдруг хватил
табуретом об стол и выбежал из харчевни. Матрос запустил в Ваматра
помидором; кто-то, изрыгая ругательства, шатаясь, уже продирался к выходу.
Беглецов становилось все больше. Здоровое начало жило в этих людях.
Бесхитростных, не извращенных, просто хвативших слишком много горя в жизни
и скрашивающих свою тяжкую долю |