светильники, рассеивающие мягкий свет, и на противоположной стене небольшую
картину в скромной раме - "Фиалка" Дюрера. Затем наш провожатый распахнул
одну из дверей, и мы прошли в большую комнату, размером примерно шесть на
девять метров. Справа от меня была стена с множеством окон, закрытых
простыми занавесами. На середине стоял массивный стол, покрытый картами.
Перед монументальным камином, занимавшим почти всю левую стену, находился
маленький столик и вокруг четыре или пять кресел. В глубине - свободное
пространство, на котором и остановилась наша группа. Как самый младший по
званию, я занял место на левом фланге ряда. На бюро, расположенном между
двумя окнами, я заметил безукоризненный частокол остро заточенных
карандашей. "Именно здесь вырабатываются величайшие решения нашей эпохи", -
успел только подумать я, как прямо перед нами распахнулась дверь.
В едином порыве мы застыли, головы повернулись в сторону двери. И вот я
переживаю незабываемое мгновение: появляется человек, который больше, чем
любой другой государственный деятель, решительно повернул судьбу Германии,
мой господин, которому я безраздельно предан уже много лет и которому я
абсолютно доверяю. Какое странное ощущение солдата, внезапно представшего
перед своим главнокомандующим! (Я полагаю, что в тот момент, когда я пишу
эти строки, более поздние чувства смешиваются с теми менее точными и менее
связными, что мой мозг смог зарегистрировать в тот миг.) Подойдя размеренным
шагом, фюрер приветствовал нас, вскинув руку тем характерным жестом, который
мы так хорошо знали по газетным фотографиям. Одет он был очень просто:
мундир офицера вермахта без знаков различия, белая сорочка и черный галстук.
На левой стороне мундира я различил Железный крест первого класса - награду
Великой войны - и черную нашивку за ранение.
Пока капитан СС представлял офицеров на другом краю нашего строя, я не
мог рассмотреть |