привязанности, влюбл„нность, самую жизнь,
несколько смутную, п„струю, когда грани отдельных событий пререплетаются
так прочно, вживаются друг в друга так крепко, что ядро события
отыскивается с трудом.
Он переменил несколько профессий. В каждой была своя острота,
разбавленная в конце концов скукой. Сейчас Батурин случайно был
журналистом. Раньше он был вожатым трамвая, матросом на грязном грузовом
параходе на Днепре, прапорщиком во время германской войны, дрался с
Петлюрой и Махно, заготовлял табак в Абхазии.
Жизнь шла скачками, в постоянной торопливости, в сознании, что главное
ещ„ не пришло. Всегда Батурин чувствовал себя так, будто готовился к
лучшему. Одиночество приучило к молчаливости. Вс„ перегорали внутри.
Никому о себе он не рассказывал.
Батурин пробовал писать, но ничего не вышло - не было ни сюжета, ни
ч„ткой фразы. Больше двух страниц он написать не мог, - казалось слащаво,
сентиментально. Писать он бросил.
Ему было уже за тридцать лет. Он был одинок, как Берг и капитан, - это их
сблизило. Встретились они в Москве, в редакции. Капитан и Берг жили у
приятелей и каждую ночь ночевали на новом месте. Батурин притащил их к
себе в Пушкино.
Больше всего тяготило Батурина то, что он чувствовал себя вне общей
жизни. Но одно из е„ миллионных кол„сиков не зацепляло его. Он жил в
отчуждении, разговоры с людьми были случайны. Берг это заметил.
- Вы случайный человек, - сказал ему как-то. С таким же успехом вы могли
бы жить в средние века или в ледниковый период.
- Или совсем не родиться - добавил Батурин.
- Пожалуй... Что вам от того, что вы жив„те в двадцатом веке, да ещ„ в
Советской России? Ничего. Ни радости, ни печали. Генеральша, которую
разорили большевики, и та живее и современнее вас: она хоть ненавидит. А
вы что? Вы - старик!
Разговор этот больно задел Батурина, - он понимал, что Берг прав.
- Что же делать? - спросил он и натянуто улыбнулся.
Берг пожал плечами и ничего не ответил.
В этом пожатии плеч Б |