ем, в
котором отнимали у одних и быстро - быстро раздавали другим.
Мы были в числе вторых. Нам надо было торопиться ухватить свою ( вернее
чужую, только что вырванную с кровью из чужих еще теплых, еще
сопротивляющихся, или - напротив, бессильно упавших рук) пайку и употребить
ее в дело, да так, чтобы уже через несколько часов никому и в голову не
пришло, что где-то там кто-то у кого-то что-то отнял. Ничего подобного! Мы,
наш, мы новый мир строили. И кто был ничем, в нем становился всем! Все это
что-то ужасно напоминало, но останавливаться и предаваться воспоминаниям,
было некогда: важно было успеть.
Разумеется, мы с Егором участвовали в этом процессе на разных ступенях
лестницы.
Я - в голубой луже телевизионного эфира, где тихо пуская пузыри тонули
казавшиеся несокрушимыми телевизионные гиганты, в молодые мальчики и
девочки, из числа осветителей и ассистентов режиссера, прямо из под их
захлебывающихся носов выхватывали целые пласты голубой массы пожирнее, и на
ходу лепили из нее информационные или развлекательные ( кому что досталось )
структуры с красивыми неведомыми ранее названиями: ассоциации, холдинги, на
худой конец - телекомпании, но, разумеется, теперь уже ни от кого никоим
образом независимые.
Егор в то время находился уже в заоблачной выси, и столь же азартно
выхватывал прямо из рук растерявшихся или поверженных гигантов пласты
совершенно иной субстанции. Тут речь шла не много ни мало, а о самом
достоянии советской империи, богатствах ее недр, как пелось в патриотических
песнях. Но речь сейчас не об этом.
Дело было в том, что баланс прагматизма и романтизма в наших опаленных
этой перехваточной возней душах, был сильно нарушен.
Возможно, и даже очень вероятно, не повстречай мы друг друга, каждый
боролся бы с дисбалансом каким- ни- будь безобидным способом, выводя, к
примеру, новые сорта кактусов или... Впрочем, как борол |