| дед.-  Тогда, стало
быть,   красный  зверь   зайца   портит.  Красного   зверя   развелось  ныне
видимо-невидимо, изничтожать его некому, собак подходящих нет.
  - Что это за красный зверь? - спросил Павел.
  - Лисица. Для кого лисица, а для охотника - красный зверь.
  Михайло  Лексеич слазил  в  подполье,  вынес  горшок  меду  с  вощиной,
зачерпнул стакан холодной воды из  ведра, вытер о штанину  деревянную ложку
все  расставлял  и  раскладывал перед  Павлушей  на  скамье,  а сам говорил,
говорил:
  - Вот и с медом нынче худо стало. Пчел поубавилось, а может, изленились
и они - никак настоящего  взятку нет. Я так  полагаю, что  и  пчелы  гибнут,
конечно, от  порошков, от удобрений этих. Совсем ослабели семьи.  Да ты ешь,
ешь, не  сумлевайся! -  вдруг перебивал он  свой  рассказ.- Тебе не грех, ты
много не  съешь, можно. Другие вон бидоны сюда присылают: председателю  дай,
кладовщику дай, бухгалтеру  дай! И все - пока  на весы  взяток не ставили...
Кушай на здоровье!
  Павлу нравилось, что дед разговаривал с ним теперь, как со взрослым.
  -  Не иначе как от авиации и  пчелки гибнут,- повторил  старик.-  Семьи
ослабели,  меду  не  стало, а меня, вишь, во  всем обвинить  хотят.  Слыхал,
наверно? Всем  дай, да меня же и винят, вот, брат, какое дело. А попробуй не
дай  -  беда!   Лучше  бы  совсем  пасеку   закрыли.   Так  нет,   под  меня
подкапываются...
  Михайло  Лексеич  внимательно  посмотрел  на Павла,  словно  задумался,
рассказывать  ли ему все  до конца, синие глаза его блеснули из-под  бровей,
посмотрел и договорил:
  -  Меня винят во всем: "Твои-то ульи, говорят, сильные!" Что я им скажу
на это, прости меня, господи? Конечно, свои - они свои и есть. Только и моим
в этом году несладко  приходится. Для своих-то я на  черный год запасец меду
оставляю. А  колхозных зимой сахаром кормим, мед  по бидонам  расходится.  А
сахарный сироп для пчел все равно что веточный корм для коров.
  Павел  слушал, как Михайло Лексеич доверчиво жалова |