от нас.
- Что это вы делали? - спросила она.
- Завод строили, а потом варили...
- Варили?.. Что варили?
- Мы-ы-ыло!
- Но как можно было так измазаться? Ведь вот мальчики тоже играли с
вами, а почти совсем не выпачкались...
Ни я, ни брат ничего не ответили маме. Мы плакали навзрыд не то от
обиды, не то от радости, что наконец-то нас освободили из плена.
Мне шел в это время пятый год, брату седьмой, но нам на всю жизнь
запомнился день, когда мы варили мыло.
А еще - где-то в самой глубине памяти - осталась у меня первая дальняя
поездка на лошадях.
Гулкие, размеренные удары копыт по длинному-длинному деревянному мосту.
Мама говорит, что под нами река Дон.
"Дон, дон", - звонко стучат копыта. Мы едем гостить в деревню. Въезжаем
на крестьянский двор, когда тонкий серп месяца уже высоко стоит в светлом
вечереющем небе. Смутно помню запах сена, горьковатого дыма и кислого хлеба.
Сонного меня снимают с телеги, треплют, целуют и поят топленым молоком с
коричневой пенкой из широкой глиняной крынки, шершавой снаружи и блестящей
внутри...
СТАРЫЙ ДОМ В СТАРОМ ГОРОДЕ
Не знаю, что побудило отца покинуть завод братьев Михайловых и Воронеж.
Но только помню, что с тех пор началась у нас полоса неудач и непрерывных
скитаний.
Почти полгода после отъезда нашего из Воронежа прожили мы у дедушки и
бабушки в городе Витебске. Приехали мы туда вчетвером: мама, я, брат и
маленькая сестренка, только что научившаяся говорить и ходить. Отца с нами
не было - он странствовал где-то в поисках работы.
Я был слишком мал, чтобы по-настоящему заметить разницу между
Воронежем, где я родился и провел первые свои годы, и этим еще незнакомым
городом, в котором жили мамины родители. Но все-таки с первых же дней я
почувствовал, что все здесь какое-то другое, особенное: больше старых домов,
много узких, кривых, горбатых улиц и совсем тесных пер |