го еще
раз, и тогда он неизбежно умрет и слева.
Сказали же это они затем, чтобы он загодя распорядился державой, и,
наставленный их откровенным словом, он тотчас же созвал цвет государства,
кровных родичей, вассалов своих и дружинников, дабы вверить их попечению
свою душу и своих детей и привести их к присяге на верность наследникам,
коль скоро уж смерти с ним по пути. И вот, когда они все, родичи и ленники
купно с детьми, собрались у его одра, на коем он покоился куда как
обезображенный, ибо одно его око было закрыто, а щека обмякла в параличе,
он молвил им елико мог внятно:
- Seignurs barons [сеньеры-бароны (старофранц.)], воспримите мою речь
так, словно бы я произнес ее неущербными губами, ибо, к сожалению, я
способен лишь прошамкать ее уголком рта. Не взыщите. Смерть схватила меня
и уже трубит надо мной в cornure de prise [рог, в который охотники трубят,
захватив добычу (старофранц.)], дабы освежевать в могиле благородного
оленя. Тяжким ударом она сковала меня наполовину, но того и гляди свалит
меня вконец; об этом без обиняков оповестили меня мои лекари, чем и явили
свое врачебное искусство. Стало быть, мне суждено удалиться из этого садка
червей, из этого гнусного волчатника, в которое ввергло нас преступление
Адамово и который я тем более готов хулить, поелику должен покинуть его,
надеясь ради мученических ран господних войти in portas паридиза, во врата
рая, где обо мне денно и нощно станут пещись ангелы, тогда как вам
придется еще чуточку помешкать в этом садке червей. Посему незачем обо мне
убиваться! Лучше, seignurs barons, припомнить тот час, когда вы клялись
быть моими вассалами и влагали свои простертые длани в мои. В том же
поклянитесь и моему сыну, когда я совсем умру, и вложите в его длани свои,
хотя, может быть, и смешно, чтобы _он_ вас защищал, ибо скорее уж этот
молокосос нуждается в _вашей_ защите. Оказывайте ему таковую, сродники и
сеньеры, не за ст |