окружающий мир -- а состоял он, в
частности, из отца и матери, ответственных партийных
работников, из школьных товарищей, из преподавателей
обществоведения и комментаторов центрального телевидения, --
все они, близкие и неблизкие люди, вовсе не обычные
люди-человеки, но актеры, занятые в чудовищном спектакле,
специально поставленным для него одного.
Эта страшная мысль рождала вначале ни с чем не сравнимое
чувство одиночества, и он часто просыпался с ним в холодном и
мокром от пота белье. Он подолгу лежал в этой бесконечной
пустоте, не ощущая ни сторон света, ни направления времени, и
боялся пошевелиться. Он чувствовал, что где-то рядом в темноте
притаился главный режиссер безумного спектакля и только и ждет
случая, чтобы громко расхохотаться. Он верил и не верил. Но
абсолютно твердо знал: да появись на сцене главный режиссер, и
наступит смертельный конец, потому что правдоподобная ужасная
идея станет уже не пугающей гипотезой, а настоящей реальностью,
лишенной жалости, потому что как же можно так пугать и
разыгрывать маленького мальчика?!
Но годы шли, а режиссер не появлялся. Дурной кошмар
отходил в прошлое детское забытье, и это его не очень радовало.
Во-первых, чудная мысль о спектакле ставила все-таки его в
особое положение: ему даже льстило, что огромная масса актеров
старается ради него одного. Ведь получалось, что остальные люди
как бы шуты при его дворе. Кстати, особенно он любил читать
такие книжки, где люди выводились в смешном или сатирическом
виде. Поэтому ему нравились "Мертвые души" и главы "Мастера и
Маргариты" с описанием советской действительности, все эти
Варенухи, Ноздревы и Чичиковы. Последние письма Гоголя считал
малодушием и старческим маразмом, и ему было невдомек -- отчего
это поздний Гоголь не любит раннего.
И так режиссер все не появлялся, хотя очевидно, что
таковой режиссер существует |