пребывания в Тули. Я
открывал ворота, чтобы запустить львов в загон, и при этом всегда
приходилось дожидаться Батиана, который шел последним. Затем я звал
Джулию, которая обычно возилась на кухне; мы давали львам воды и,
прежде чем приступить к их кормлению, обсуждали с Джулией все, что
произошло за день.
После этого из старого газового морозильника, принадлежавшего
единственному штатному сотруднику лагеря "Тавана", почтенному Джону
Кноксу, вынималось мясо. Характер у Джона был хоть и жуликоватый, но
при всем том очень обаятельный, и поэтому жаль, что он долго у нас не
задержался. Причиной тому стала его невиданно грузная и чудовищно
властная супружница. Однажды, после длительного пребывания за
пределами юга Африки, она как снег на голову явилась в лагерь и
напустилась на своего благоверного со скандалом, что он-де завел себе
в нашем лагере кучу девок в ее отсутствие. Это была чистейшая ложь,
но, по настоянию жены, он оставил службу в нашем лагере. Нам было
жаль, что он от нас уходит, - так мы привязались к нему. Да, по-моему,
и львы его любили - особенно когда он в вечерний час приближался к
загону с ведрами, полными кусков мяса. В то время мои львы еще были в
контакте с другими людьми. Вместе с тем я полагал разумным сокращать
эти контакты с каждым месяцем, но сохранить их дружбу с Джоном, если
бы тот у нас остался.
В эти вечера мне стало ясно, что мне не следует на их глазах сидеть
или стоять возле Джулии. Видя меня рядом с Джулией, они приходили в
возбуждение и принимались расхаживать взад-вперед по загону. Они явно
боялись, что Джулия займет их место в моем сердце. Тогда я оставлял
Джулию и шел к львам успокоить их. Но, как ни странно, когда мне
удавалось успокоить львов, кто-нибудь из них, чаще всего Рафики,
вцеплялся мне в руку зубами, и притом не за рукав, а за кожу. Правда,
они никогда не кусали больно и уж тем более не прокусыва |