еря Снежнолицей
невосполнима. Но подумайте, сколько погибает красоты при сооружении
водохранилищ, при рытье каналов, при прокладке дорог. Сколько всего
унитожено под бомбами в войну... Я нахлебался водички в болотах под
Новгородом и помню, помню, что эти изуверы сделали с городом, с памятником
"Тысячелетие России". А сожженный дотла город Минск! А Смоленск! А
Петродворец! - Он заикался сильней обычного. - Но страшно даже не это.
Камни и книги мертвы, хотя что я говорю: мертвы?..
Ладно, об этом как-нибудь после. Так вот. Война страшна гибелью
красоты. Смертью боевых друзей.
Мертвым подростком, моложе вас, с распухшим высунутым языком. Фашисты
гвоздями прибили мальчонку к воротам амбара. Гвоздями, сволочи!.. Война
страшна заколотыми штыками младенцами. Русокосой девчушкой со вспоротым
животом... Эх! Война - это грязь, жестокость, безумие! Это наш дивизион,
от которого в живых на прошлый День Победы осталось трое. Будь она трижды
проклята, война!
И он опустил на стол кулак, так что лампа подпрыгнула. Я молчал.
- Да, погибла Снежнолицая. Но она была мертвой, ваша красавица. А когда
безумный Сатурн пережевывает миллионы. И уродует уцелевших... Ваш отец
воевал?
- Партизанил в Италии. В бригаде имени Гарибальди. После побега из
плена. От него осталось "Свидетельство Патриота". Такое удостоверение на
итальянском языке.
- Он погиб?
- Умер шесть лет назад. Разрыв сердца.
Карандаш, который Учитель держал в руке, непроизвольно вывел на листе
рукописи человеческое сердце.
Он смотрел на меня и в то же время сквозь меня.
Наконец он снова заговорил:
- Был у меня товарищ школьных лет Андрей Нечволодов. Вместе берендеями
занялись, на фронт пошли вместе. Знаете, о чем он мечтал? Подготовить и
издать словарь славянской мифологии. У нас греческих божеств и героеь
изучают чуть ли не с пеленок, и это, кстати, хорошо. А своих языческих
богов, свои обряды, поверья, причитанья, заговоры, легенды знаем плох |