ает и отвечала одно
и то же: мир есть что-то бесконечное и непонятное. Жизнь человеческая есть
непостижимая часть этого непостижимого "всего". Опять я исключаю все те
сделки между умозрительными и опытными знаниями, которые составляют весь
балласт полунаук, так называемых юридических, политических, исторических. В
эти науки опять так же неправильно вводятся понятия развития,
совершенствования с тою только разницей, что там -- развитие всего, а здесь
-- жизни людей. Неправильность одна и та же: развитие, совершенствование в
бесконечном не может иметь ни цели, ни направления и по отношению к моему
вопросу ничего не отвечает.
Там же, где умозрительное знание точно, именно в истинной философии, не
в той, которую Шопенгауэр называл профессорской философией, служащей только
к тому, чтобы распределить все существующие явления по новым философским
графам и назвать их новыми именами, -- там, где философ не упускает из вида
существенный вопрос, ответ, всегда один и тот же, -- ответ, данный Сократом,
Шопенгауэром, Соломоном, Буддой.
"Мы приблизимся к истине только настолько, насколько мы удалимся от
жизни, -- говорит Сократ, готовясь к смерти, -- К чему мы, любящие истину,
стремимся в жизни? -- К тому, чтоб освободиться от тела и от всего зла,
вытекающего из жизни тела. Если так, то как же нам не радоваться, когда
смерть приходит к нам?"
"Мудрец всю жизнь ищет смерть, и потому смерть не страшна ему".
"Познавши внутреннюю сущность мира как волю, -- говорит Шопенгауэр, --
и во всех явлениях, от бессознательного стремления тЈмных сил природы до
полной сознанием деятельности человека, признавши только предметность этой
воли, мы никак не избежим того следствия, что вместе с свободным отрицанием,
самоуничтожением воли исчезнут и все те явления, то постоянное стремление и
влечение без цели и отдыха на всех ступенях предметности, в котором и через
которое состоит мир, исчез |