арушить ее сон.
И только тогда, когда кони подошли ближе, и послышалось их фырканье и
топот копыт, девочка с криком рванулась с места и стала будить спящую... С
испуга потеряв всякую способность соображать, она не знала, что делать,
потому что старшая женщина, проснувшись, не сразу пришла в себя.
Но когда она поднялась, то оказалась уже не молодой, но еще свежей и
красивой женщиной, с прекрасными чертами лица, с черными бровями и
глазами, смотревшими гордо и повелительно. Густые темные брови двумя
полукруглыми дугами выделялись над веками, прикрывавшими большие пламенные
глаза. В них была тревога, но и гнев в то же время. Девушка, гораздо
больше испугавшаяся, старалась схватить ее за руку, увлечь за собой, но в
это время показался Мшщуй и поспешил крикнуть им, что им нечего бояться.
При звуках этого голоса, убедившись, что это были свои - женщины,
хоть еще не решались оторваться друг от друга, все же заметно успокоились.
Старшая встала, гордо выпрямилась, прикрылась плащом, который закрывал ее
во время сна, и принялась довольно смело приглядываться к Доливе. Младшая
спряталась за ее спину, и скорее инстинктивно, чем сознательно, стала
собирать длинные пряди рассыпавшихся волос, покрывавших ее плечи, как бы
золотистым плащом.
Мшщуй, которому часто приходилось бывать при княжеском дворе и в
усадьбах окрестной шляхты, не мог припомнить, кто могли быть эти две
женщины; между тем наружность их была такова, что их невозможно было
забыть тому, кто хоть раз их видел. Расцветающая красота девушки невольно
приковывала внимание и уже навек запечатлевалась в памяти. Но и старшая
женщина была поразительно красива и интересна и выражением лица, и
манерами, обличавшими в ней чужеземку. У нее и цвет лица был более
смуглый, чем у польских женщин, а на верхней губе виднелся черный пушок.
Крепкая, высокая, полная, она имела вид и манеры королевы, а взгляд ее
|